"Сергей Александрович Абрамов. Стоп-кран (Театральная фантасмагория)" - читать интересную книгу автора

Тайной, про которую никто из встреченных Кимом не знал и, похоже, знать не
стремился. Встреча с компанией лысого тоже ничего не прояснила, но зацепку
дала: тамбурмажоры делали дело. Они охраняли. Или сторожили. Или караулили.
Короче - тащили и не пущали.
Правда, Ким не исключал, что сами опричники-охранники толком не ведали,
кого и куда они должны не пущать, но и это вполне укладывалось в известные
правила игры: шестерки, топтуны, статисты не посвящаются в суть дела, они -
функциональны, они знают лишь свою функцию. А если никакой игры нет, если
почудилась она будущему режиссеру, если они никого не охраняли, а
просто-напросто курили, выйдя из тесного купе для некурящих? Будь они при
деле, рванули бы сейчас за Кимом, догнали бы и отмутузили. А они не рванули.
Остались в своем тамбуре. А вагон перед Кимом - не таинственный, не
охраняемый, а самый обыкновенный. И умерь свои фантазии, парень, не возникай
зря...
Так было бы славно, подумал Ким.
Но режиссерский глаз его, уже умеющий ловить нюансы в актерской игре -
да и вообще в человеческом поведении! - вернул в память престранное волнение
опричников, необъяснимый испуг от каратистских скоростей Кима и - сквозь
дверное стекло! - застывшие, как при игре в "замри", фигуры, которым по
роли, по режиссерской разводке нельзя перейти черту...
Какую черту?
А ту, образно выражаясь, что мелом на сцене рисуют плохим актерам,
обозначая точные границы перемещений. Но Ким-то актер хороший, он эту черту
даже не заметил. И оказался в другом вагоне, где быть ему не положено. И
тамбур-мажорам не положено. Но они - там, а он - здесь. Судьба.
Если честно, ситуация все же попахивала мистикой. Не сумел Ким все
объяснить, разложить по полочкам, развесить нужные ярлыки и бирки. Но в
том-то и преимущество юного возраста, что можно, когда подопрет, легко
выкинуть из логической цепи рассуждений пару-тройку звеньев - только потому,
что они не очень к ней подходят: то ли формой, то ли размерами, то ли весом.
Выкинул и пошел дальше. К цели.
А как пошел?
Точнее всего: играючи. Ким же без пяти минут режиссер, мир для него -
театр, а непонятный мир, соответственно, - театр абсурда. И пусть все
остальные ведать не ведают, что они - актеры в театре Кима, что они не
живут, а лицедействуют. Киму на это начхать: пусть думают, что живут. Его
театр начинался не с вешалки, а с чего угодно, с вагонного тамбура,
например...
Ким легко открыл дверь из тамбура в вагонный коридор и... замер -
оторопев, остолбенев, одеревенев, опупев. Выбирайте любое понравившееся
деепричастие, соответствующее образу.
И было от чего опупеть!
Вагона Ким не увидел. То есть вагон, конечно, имелся как таковой -
что-то ведь ехало по рельсам, покачивалось, погромыхивало! - но ни купе, ни,
извините, туалетов, ни даже титана с кипятком в нем не было. Только крыша,
пол, стены и окна в них. Занавески на окнах. Ковер на полу - не обычная
дорожка, а настоящий ковер, с разводами и зигзагами. А на ковре - длинный
многоногий стол, за коим сидело человек десять-двенадцать Больших
Начальников, перед каждым лежал блокнот и карандаш, стояла бутылка целебного
боржома и стакан, и все Большие Начальники внимательно слушали Самого