"Сергей Абрамов. Странники" - читать интересную книгу автора

суеты, точным движением сунул руку в котомку, достал складной охотничий нож с
костяной рукояткой. - Не поранься, Игорек.
- Ништо... - вспомнилось читанное где-то слово, старое, даже ветхое, "из
Даля", как говорил отец. Мертвый язык.
Но старика Леднева на простачка не купишь. Бровь приподнял, глянул.
- Стилизуешься, Игорек... Не твое выражение, простонародное, а ты -
мальчик из бар...
Спорить не хотелось. Подбрасывал к костру осиновые ветки, думал, что плохо
без топора. Едят всухомятку, только чаем и заливают сало да хлеб - из той же
котомки Леднева. Хорошо прийти в деревню, остановиться у кого-нибудь в избе,
выпить молока, коли окажется, похлебать настоящего супу. Правда, откуда он в
деревне - настоящий? Мяса нет, а с картошки да свеклы особо не разжиреешь. А что
о топоре пожалел, так вот почему. Раз к вечеру уворовали картошки с чьего-то
поля, хорошая картошка здесь уродилась, крупная, крепкая - так пока сварили,
Игорь все ноги оббил, хворост для костра таскал, чтоб не угас тот раньше
времени. А был бы топор, нарубали бы дровишек...
Топор был в московской квартире Игоря, но квартира та существовала в ином
мире, в ином времени, в ином измерении, короче - неизвестно где, и приносить
оттуда нельзя ничего, это Игорь знал точно.
- Чай готов, извольте кушать! - пропел Леднев, произвел над котелком, над
паром какие-то пассы, потом сел, скрестив ноги, угомонился, сказал скучно: -
Разливай, Игорек. Чаек - дело святое, от него любая болесть сгинет.
Пили чай из кружек, обжигались. Сало с хлебом старик еще раньше нарезал,
хорошее сало.
Игорь сказал не без ехидства:
- А "болесть", выходит, ваше слово? Тоже под народ рядитесь?
- Ряжусь, Игорек. - Против обыкновения Леднев был спокоен, не петушился,
не лез на рожон. Отставил кружку, ухватил в пятерню свою университетскую
бородку, глядел, как умирал у ног слабый костер. - Это раньше, году эдак в
тринадцатом, все ясно было. А ньнче на дворе - восемнадцатый. Нынче и понятное
непонятным стало. Нынче мы все ряженные, :иначе не проживешь. Ты ко мне: маска,
маска, я тебя знаю. А под маской - другая маска, и ничего ты, оказывается, не
знаешь, не ведаешь. А что под народ, так все мы с одной земли вышли. Помнишь, у
Ивана Сергеевича; "Мой дед землю пахал..."
- Ваш - вряд ли.
- Ну, мой дед не пахал, не пахал, так по земле ходил, по той, по какой и
мы с тобой ходим.
Игоря порой раздражало ерническое многословие Леднева, пусть безобидное,
пустое, но уж больно никчемушное в это трудное время, которое сам Леднев называл
братоубийственным.
- Павел Николаевич, дорогой, вы же профессор русской истории, красивым
слогом с кафедры витийствовали, студентов в себя влюбляли. На кой черт вы
рядитесь, да не в народ даже, а в шута?
Обиделся старик? Вроде нет, а вообще-то кто его знает?..
- Шуты - они народу любы... А ты, Игорек, откуда знаешь, кем я с кафедры
витийствовал? Может, шутом и витийствовал? Может, за то студенты-студиозы меня и
любили?.. Да и не профессор я давно, а проситель, по миру пущенный. И ты со
мной, сынок интеллигентных родителей, баринок безусый, - тоже проситель. Нету
сейчас ни профессоров, ни дворян, ни студентов, ни интеллигентов. Есть люди,
которые жить хотят. А точнее, выжить...