"А.Абрамов. Бал" - читать интересную книгу автора

одеял. Сейчас же на меня смотрела чернота беззвездной предгрозовой ночи. Я
как бы стоял у входа в огромную черную пещеру, подобную гротам крымской
Яйлы. Простор ощущался, но очертания терялись, поглощенные тьмой. Я шагнул
вперед, сделал еще шаг, другой, третий и нигде не споткнулся, ничего не
задел. Только ноги скользили необычайно легко, как по навощенному паркету
в Зимнем дворце. Может быть, я шел по главному проходу между койками от
задних дверей к эстраде? Тогда я решительно свернул вбок и пошел зигзагом,
по-прежнему не встречая никаких препятствий, даже табуретки или урны для
мусора, которые могли бы загреметь под ногами. Зенитчиков или саперов,
расквартированных здесь, могли еще вывести куда-то для перегруппировки. Но
почему исчезли их койки? И отчего так скользит пол и так легко дышится в
этом бесконечном пласте темноты? Мне вдруг стало жарко, не от нервного
возбуждения, а просто от теплоты хорошо натопленного зала, как топили его
до войны перед концертами. Я вернулся к дверям - единственно освещенному
пятнышку в темноте - и сбросил ватник прямо у стенки на пол, причем мне
показалось, что заметная на свету ленточка пола в дверях стала вдруг
блестящей и светлой, словно кто-то стер с нее всю грязь, нанесенную
солдатскими сапогами.
И тут я снова ринулся в далекую темноту, на этот раз по прямой вдоль
колоннады, придирчиво ощупывая каждую колонну Между ними я обнаружил
что-то вроде столиков с холодными, вероятно мраморными досками. Видимо,
зал готовили для чего-то, не соответствующего его нынешнему назначению.
Наконец я дошел до эстрады, нащупал ее барьер и замер, прислушиваясь. Мне
показалось, что она не пуста, что немая чернота ее наполнилась какими-то
знакомыми, но отдаленными шумами. Как будто очень, очень тихо, почти
беззвучно готовился к выступлению большой, но невидимый в темноте оркестр.
Едва слышно шуршали ноты, постукивали пюпитры, скрипели подтягиваемые
струны, позвякивали смычки.
Сколько я так простоял, не помню, вдруг темнота в зале начала таять -
предрассветная мгла, размываемая далеким, еще невидимым светом. Черный
простор вокруг синел, голубел, светился. Невидимый оркестр взорвался
неслышной музыкой, и, как это ни парадоксально, именно неслышной, хотя
где-то в мозгу она и возникала в причудливых сочетаниях завораживающих
созвучий. Я, человек, можно сказать, совсем немузыкальный, был буквально
ошеломлен этой беззвучной музыкой в размываемой темноте концертного зала.
В пространстве его что-то сдвинулось - я не мог определить это иначе -
какая-то неприметная грань между призрачным и реальным, существующим или
только кажущимся. И вот уже клубящийся свет превратился в зажженные
люстры, открылось сверкающее зеркало паркета и уже видимый, вполне
реальный оркестр реально зазвучал с эстрады во всей своей концертной
вооруженности. А в открытые двери растекающимся потоком хлынула толпа
чисто одетых; подтянутых и нарядных людей, очень похожих на тех, что
заполняли до войны Октябрьский и Колонный залы Дома союзов. Только
большинство из них было в военной форме, вычищенной, отутюженной и
пригнанной по росту и комплекции, совсем как в мирное время. А девушки в
белом, будто невесты, до странности схожие, как портреты с одной натуры.
Шли они прямо на меня, но не видя меня, а когда я сторонился, чтобы
пропустить их, проходили мимо, даже не обращая внимания, хотя я был
форменным чучелом среди них в своих серых валенках, ватных штанах и
заштопанной гимнастерке. Никто из них не задел меня даже локтем, как будто