"А.Абрамов. Бал" - читать интересную книгу автора

яростная, если она целиком поглотила вас, это уже реальность. Мир мечты
живет рядом, но не каждому дано войти в этот мир.
- Не знаю,- сказал я.
Согласитесь сами, что уличный разговор этот вовсе не был уличным
разговором, и едва ли было уместно обмениваться философическими раздумьями
случайно, в несоответствующем настроении и с незнакомым вам человеком.
Но я солгал. Я знал. Неожиданный разговор этот поднял сорокалетний пласт
времени, извлек из памяти нечто давно забытое, но драгоценное, как
сбывшаяся мечта, -которая тогда еще не могла сбыться. Мир мечты живет
рядом, сказала женщина, но не каждому дано войти в этот мир. Мне было
дано. Но не мог же я рассказать об этом первому встречному. И в ответ на
мое "не знаю" покорно выслушал брезгливую реплику:
- Тогда замолчите.

II

Раненный в октябрьских боях на Можайской линии обороны в сорок первом
году, я отлеживался в одном из московских военных госпиталей и.после
ноябрьских праздников должен был вернуться в свою часть, уже к тому
времени переформированную и дислоцированную на ближних подступах к Москве,
где-то в районе Крюкова. Госпиталь, как и все госпитали, не давал
представления об окружающей обстановке, а мне так хотелось подышать
воздухом совсем новой для меня суровой прифронтовой Москвы, и в ноябре я
все-таки ухитрился удрать с госпитальной койки и перебраться на несколько
дней к Гордееву, моему однокласснику, служившему где-то в центре города в
районном военкомате.
Гордеев жил не дома - дом его был поврежден во время вражеского воздушного
налета,- а в историческом здании Дома союзов, точнее; в администраторской
его Колонного зала. Зал этот был закрыт, вместо привычных концертных афиш
у входа были расклеены мобилизационные приказы и плакат художника Тоидзе
"Родина-мать зовет" - потрясающий образ женщины в красном на фоне вставших
стеной штыков. А внутри в огромном концертном зале размещались какие-то
сменявшие друг друга военные части. Однако Гордееву, как работнику
военкомата, ведавшему формированием войсковых пополнений, каким-то образом
удалось оккупировать бывший администраторский кабинет, где он и спал на
одном из двух кожаных диванов, на которых когда-то сиживали заходившие к
администратору именитые гости. Другой диван Гордеев гостеприимно предложил
мне, объяснив, что с начальством он это уладит, а против моего
кратковременного пребывания здесь никто возражать не будет.
У Гордеева я, впрочем, только ночевал да коротал вечерние часы, когда
Москва погружалась в тихую тень, а ночного пропуска у меня не было. Все же
оставшиеся до возвращения в часть дни я торчал в госпитале, где
долечивался, обедал и ужинал, или бродил по городу с преогромнейшим
любопытством к увиденному. Я никогда не видел Москву такой, хотя в Москве
родился и вырос, в Москве учился и уходил из Москвы с маршевым пополнением
на фронт. Но июльская Москва сорок первого года, еще многолюдная и
многошумная, гремела метро и трамваями, ходила в театры и кино, слушала
Козловского и Качалова и толпилась в продовольственных магазинах, еще не
зная ограничений будущих военных месяцев. Ноябрьскую же Москву я увидел
преображенной ранними морозами, визгливой поземкой, пустынностью улиц и