"Аркадий Григорьевич Адамов. Петля ("Инспектор Лосев" #2)" - читать интересную книгу автора

только что горько плакала, узнав от нас о случившемся.
- Верочка, даже когда к Нине в Подольск уезжала, и то не запирала. Это
сестра ее родная. Я вот так и думала, что она к Нине поехала. Удивлялась
только, что мне ничего не сказала. Ну, думаю, спешила небось, отпуск уж на
носу. А тут вот горюшко-то какое, беда-то какая...
Я открываю дверь Вериной комнаты, и старушка с глухим возгласом
всплескивает руками. Мы все застываем на пороге. Всем нам ясно: комната
ограблена.
Распахнуты створки платяного шкафа, там болтаются пустые вешалки, какие-то
вещи - кофточки, белье, полотенца - свалены на аккуратно застеленной
постели, на полу валяются книги, тоже какое-то белье, тетради, на столе
брошены, видно, выхваченные из вазы странные сухие цветы, на сдвинутых
стульях - два из них опрокинуты - брошены платья, летний плащ, пестрый, от
солнца, зонт. Да, вор торопился, но в то же время вовсе не стремился
действовать бесшумно. Значит, он забрался в комнату, когда никого в
квартире не было, но опасался, что в любой момент может кто-то прийти. В
квартире, кроме старушки и Веры, живет еще одна семья.
Начинаем, как всегда, внимательно, по часовой стрелке, осматривать еще
одно "место происшествия", составляем подробный протокол осмотра, упоминая
каждую мелочь и описывая каждую вещь. Эксперт исследует предметы, на
которых преступник или преступники могли оставить отпечатки пальцев. Двое
сотрудников отправляются беседовать с жильцами дома и осмотреть двор, куда
выходят окна квартиры.
Я увожу старушку соседку в ее комнату, успокаиваю как могу и приступаю к
расспросам. Но старушка не в силах отвечать. Маленькая, беспомощная, с
распущенными седыми волосами, в стареньком темно-зеленом байковом халате и
растоптанных, спадающих с ног шлепанцах, она сидит на краешке дивана,
подперев голову руками. Потом она просит накапать ей лекарство из
пузырька, стоящего на буфете, жадно выпивает его, затем трубно сморкается
и в последний раз вытирает красные от слез глаза с набрякшими, тяжелыми
веками. После этого она прячет платок в карман.
- Полина Ивановна, - говорю я, - Веры нет уже три дня. Кто-нибудь за это
время приходил к ней?
- Никто не приходил. Ни одна душа. Да нешто я кого-нибудь пустила бы?
- Ну, кого-нибудь все-таки пустили бы?
- Вот Нину, конечно, пустила бы. Она Верочки чуть постарше будет. В
прошлом году замуж вышла. Ну и к мужу-то переехала, в Подольск. Господи,
что теперь с ней будет, с Ниной! Это же надо, такое горе, такое горе...
Она всхлипывает, и слезы снова начинают бежать по пергаментным, сухим
щекам. Я принимаюсь ее успокаивать и торопливо накапываю в рюмочку
лекарство. Но Полина Ивановна отводит мою руку, достает платок и снова
оглушительно сморкается. Я это воспринимаю как сигнал готовности к
дальнейшему разговору.
- А звонил Вере кто-нибудь за эти дни? - спрашиваю я.
- Кто-то звонил... - неуверенно отвечает Полина Ивановна и вздыхает. - Не
назывался только.
- У вас в квартире четыре комнаты?
- Ну да, четыре. По одной у нас с Верочкой. А две у Надежды. Они оба на
железной дороге работают. Сейчас вот в рейсе. И она, и Петр. Это муж ее. А
девочка сейчас, значит, в интернате, Наташа-то. Шестой год будет.