"Айзек Адамсон. Тысячи лиц Бэнтэн ("Приключения Билли Чаки" #3)" - читать интересную книгу автора

по гольфу, носить хаки и докеры и со страшной силой переться от фильмов Рона
Говарда.[11] Даже думать об этом страшно.
Водила подкинул меня до Ясукуни-дори - широкой улицы, идущей вверх по
холму к храму Ясукуни. Этот памятник выстроили в честь японских жертв войны.
В последние недели храм напропалую склоняли в международной прессе, так как
японский премьер планировал официальный визит в храм, дабы выполнить
предвыборное обещание. И Корея, и Китай заявили официальный протест
японскому правительству, потому что в храме покоились останки казненных
военных преступников класса А, ответственных за чудовищные зверства по всей
Азии. Официальная реакция японского правительства была в общем такой же, как
реакция на все щекотливые вопросы, относящиеся к войне: правительство
хранило молчание, отделываясь расплывчатыми заявлениями о новом столетии
сотрудничества всех азиатских наций.
По-моему, очень правильно, что книжный магазин профессора Кудзимы стоял
в тени (. два ли не самого заметного в Токио напоминания об этой темной
главе в истории нации. Сколько мы знакомы, Кудзима все время проводил
исследования и писал книгу о городе времен войны. Его скандальное увольнение
из университета практически гарантировало, что труд его жизни никогда не
выйдет в свет, но Кудзиму это не остановило. Наверняка он работал над своей
книгой и в тот момент, когда я, толкнув дверь, вошел в книжный магазин
"Хапран".[12]
Пробивая себе дорогу сквозь высокие кучи книг, наваленные в витрине,
сквозь летучие пылинки, с улицы в глубину комнаты сочился неровный свет. Тут
профессор Кудзима изучал некий таинственный фолиант размером с телефонный
справочник. Его письменный стол служил, во-вторых, прилавком, в-третьих,
картотекой и, в-четвертых, пожалуй, мусорной корзиной, так он был завален
бумагами. Занимательное, должно быть, чтиво - меня Кудзима даже не заметил.
Судя по виду "Ханрана", люди сюда вообще нечасто заглядывают.
Единственный свет шел с улицы, а в комнате витал некий дух, что роднит все
бизнесы на грани банкротства в любой точке мира. Обреченность, банальный
ежедневный фатум цифр, идущих не в ту графу. Только зайдешь в такое место,
сразу настроение падает ниже плинтуса.
- Профессор Кудзима, - позвал я. - Сто лет не виделись.
Он дернул головой, раскрыл рот и пару секунд недоуменно пялился на меня
своими щелочками, как будто не узнал.
- Билли Чака, - возвестил он.
- В яблочко. Как дела?
- Что вы тут делаете?
Я спросил его, здоровается ли он так со всеми покупателями, и он криво
улыбнулся. Одна эта улыбка сказала мне о состоянии "Ханрана" больше, чем
банковские документы. Кудзима чуть постарел и чуть подурнел, но
по-настоящему поменялась только его шевелюра. Буйную серую гриву в стиле
эйнштейновского хаоса выдрессировали и превратили в короткую, воспитанную,
вполне респектабельную стрижку. Если б не поношенный вельветовый пиджак, вы
бы по ошибке решили, что Кудзима - замначальника отдела в какой-нибудь
компании из списков Токийской фондовой биржи.
Несколько минут мы потрепались о том о сем, причем я старательно
избегал любых упоминаний университета Нихон. Кудзима был холост, всю жизнь
прожил в Токио и клал на все, кроме истории, так что завести с ним светскую
болтовню - та еще задача. Слава богу, трепотня описала полный круг, и