"Айзек Адамсон. Эскимо с Хоккайдо " - читать интересную книгу автора

напитком качков, отхлебнул. Два здоровяка слегка забеспокоились. Я прямо
слышал, как они поигрывают мускулами.
- Будьте добры, повторите вопрос. Иногда я недослышиваю. ППС.
- Профессиональная потеря слуха, - расшифровал Маки.
- Ухо рокера, - уточнил Аки.
Пришлось повторить - не дословно, но близко к тексту. Возможно,
"напряжение сгустилось", но я слишком устал и не заметил. В худшем случае
вытолкают пинком под зад из ПКИ-2. Вся эта затея с единственным вопросом -
чушь собачья.
И вдруг близнецы надвинулись на меня. Я не уклонился. Они схватили меня
под руки. Я опять-таки не возражал. С моего молчаливого согласия громилы
оторвали меня от скамьи.
- Стоп! - сказал Суда.
Они держали меня на весу. Если б захотели, могли бы перебрасываться
мной, как мячиком, или сложить миролюбивого бумажного журавлика. Суда еще
немного покатал скалкой по лодыжкам и прекратил это занятие. Почесал в
затылке, раздумывая.
- Опустите его! - велел он.
Близнецы разжали руки, и я совершил жесткую посадку на скамью. Глядя
мне прямо в глаза, Суда заговорил, и слова его падали весомо, как целый
почечный Стоунхендж.
- Ты! Ты - первый человек, кто пришел сюда. - Он передохнул и начал
речь с начала: - Первый, кого я могу уважать, понимаешь? Ты знаешь, что
такое конфликт. Всякое искусство - и кикбоксинг тоже - основаны на
конфликте, так я понимаю.
Под конец фразы он возвысил голос, будто сам усомнился. Я кивнул,
сожалея о своем промахе: Суда принял мою дерзость (вызванную отвращением ко
всей этой церемонии) за суровую честность, за прямой подход. Я выступил
хамом, а он счел меня гонзо-журналистом - различие тонкое, не всякому
доступное.
- Все эти репортеры - просто овцы, понимаешь? Приятные ребята, но рок
не для них. Одинаковые костюмы, одинаковые глупые вопросы. Но ты - другой.
Независимый, чужой здесь.
- Послушайте, вы не совсем...
- Это замечательно, чел! Все эти правила не я придумал. Я-то готов
отвечать, о чем бы ни спросили. Дерзость и есть рок. Это и есть Ёси. Ты бы
ему понравился. Он бы тебе задницу надрал, но ты бы ему пришелся по душе. И
мне тоже.
Что бы такое ему сказать, чтобы разонравиться? Я сидел на скамье,
слушал, как я ему нравлюсь, и мне это вовсе не нравилось. Пора выбираться,
покуда мне не понравился Суда. Нужно соблюдать дистанцию, во всяком случае -
пока я не нашел ракурс для статьи о Ёси.
- Вас там еще репортеры ждут, - напомнил я.
- Придурки с диктофонами, - процедил Суда. - Ты вообще представляешь,
каково это - целый день слушать одни и те же вопросы!
Я чуть было не посочувствовал: после моего опыта с токийской полицией я
прекрасно знал, каково это. Но тут на лице Суды промелькнуло изумление. За
моей спиной послышались шаги, и я обернулся.
Впереди - мужик с лицом, что мешок из-под картошки, покатый лоб над
правой бровью украшен двумя шрамами в виде полумесяцев или усталых гусениц.