"Алесь Адамович. Последняя пастораль" - читать интересную книгу автора

Она на мои любовно-филологические упражнения,- одно слово, по-разному, но
одно: любимая, любимая!..
- Не забудь - и "любимый" тоже.
- Да, да, любимый, любимый! Одно-единственное слово в полной, над всей
Землей, темноте.
- На одной стороне был день, так что...
- Не мешай мне. Одно слово и над всей Землей! Ну подожди, stupido[22],
пусть уснет он.
- Вот видишь, а ты завидуешь. Сколько было нас и как мешали друг другу!
Теперь уже я враг "количества", а Она смеется, счастливая и гордая моей
настойчивостью, обидой, моей ненавистью к проклятому трико, которое точно
приросло, приварилось к горячему телу.
- Лежи, я сама, ты, бедненький, устал от умных разговоров. Целый день
умные споры, а мне так хорошо, и я вас не слышу, одно только: было? неужто
было? что же я в тот миг почувствовала? Так боюсь, что не смогу вспомнить.
- Сможем,- говорю самоуверенно, убирая куда-то за спину комок
побежденного наконец трико.
И тотчас получаю в ответ:
- У вас одно в голове!
И пошло-поехало, все по порядку. Нет, лучше не слушать, не отвечать
словами. Не наше это занятие - любить ушами...
Наконец мы вспомнили, что не одни на Земле, запоздало замерли, смущенно
вслушиваясь в уходящее эхо недавно бывшего.
- Хоть бы слово доброе сказала,- лицемерно пожаловался, прислушиваясь к
дыханию-всхрапам Третьего,- хоть бы раз.
- За что?
- Как за что? Теперь знаешь, как это...
- Ах, как это бывало у тебя с ними? Вот будет ребеночек, нам будет
хорошо вдвоем, а ты можешь возвращаться к своим шлюхам.
И если бы шутя, а то ведь всерьез готова отправить.
- А мне лучше было, когда ничего этого не знала. Это какое-то рабство.
Нет уж, спасибочки! - И смеется, смеется.- Мне теперь собачки, птички
снятся.
- Не сны, а Ноев ковчег.
- Надо же и этим парочкам где-то быть, если вы отняли у них Землю.
Постучала по моей голове косточками пальцев, как по кокосовому ореху,
но тут же погладила ласково.
- У тебя все отсюда. Может, и я - отсюда. А они ко мне все льнут. Надо
же им где-то...
И вздохнула, даже всхлипнула, как наплакавшийся ребенок, которому
захотелось спать. И тотчас заснула.
А я никак заснуть не мог, слушал Ее ровное дыхание, отдаленное
похрапывание Третьего, его бормотание, а время от времени и истерический
хохот, выкрики: все воюет.
Она вздрогнула и проснулась, вся дрожа от озноба. Это с Ней и прежде
бывало. Тепло, даже жарко, душно так, что и дышать тяжело, а Ее будто
снежной лавиной накрыло - так Ей холодно вдруг сделается. Думалось уже, что
малярия, но не похоже: озноб как пришел, так и ушел - за минуту-две. Для
этого надо только изо всех сил Ее "пожалеть" (сама жалобно попросит:
"Пожалей меня!"), в комочек сожмется, чтобы спрятаться в моих руках,- и