"Элизабет Адлер. Опрометчивость" - читать интересную книгу автора

последний день рождения, служившую одновременно и кроватью, и диваном в
небогатом мебелью ателье. Пара старинных театральных занавесей, хорошо
послуживших на своем веку и вылинявших до потери своего первоначального
цвета, были разрезаны так, что часть их стала покрывалом на кровати, а
другая, подвешенная на богато украшенном медном стержне, отделяла жилое
пространство от "кухни" и ванной. Абрикосовый цвет полуистершейся
драгоценной ткани придавал особую интимность жилой части на фоне выкрашенных
в белое стен. Большую часть комнаты занимали чертежная доска, рабочий стол,
груды подрамников и образчики ее собственных рисунков, где цвета полыхали
столь же живо, как у Матисса, среди нарочито нейтральной обстановки.
После долгого дня, проведенного за чертежной доской, когда глаза ее
уставали от яркого цвета красок, словно заклинаниями вызванных с палитры,
Парис находила отдохновение в том, чтобы вечером погрузиться в почти
монохромную обстановку "жилой комнаты". Когда я действительно "сделаю это",
размышляла она, тогда у меня появится квартира на бульваре Сен-Жермен, вся в
белых тонах (лишь чуть-чуть мерцания хрома и стали), и, может быть,
несколько прелестных современных вещиц или античное стекло. Так будет! Во
всяком случае, подумала она со вздохом, так должно быть.
О, Боже мой, уже пять минут восьмого, она теряла время в мечтах, а ей
еще надо принять душ и привести себя в порядок. Амадео Витрацци - итальянец,
и оставалась надежда, что, как обычно, он опоздает. Она скользнула за
бархатную занавесь, на ходу сбрасывая с себя рабочую одежду, состоящую из
джинсов и блузы. Крохотная ванная сияла белым кафелем, которым она сама
облицовывала стены, кропотливо подгоняя плитки одну к другой, но раствор
цемента оказался недостаточно крепким, так что теперь ей постоянно хотелось
поменять местами ту или иную плитку. Когда дело касалось планировки, Парис
проявляла бесконечное терпение, чего совершенно не хватало, когда доходило
до практического воплощения ее замыслов.
Сегодня вечером вода была почти горячей, и душ подбодрил ее, когда она,
намылив свое сухощавое изящное тело, подставила его под ласкающие длинные
струи. Слава Богу, она унаследовала ноги от Дженни, и от нее же - глубокие
голубые глаза. Но ресницы, густые и темные, а также молочно-белую кожу,
наверное, от отца, предположила Парис.
В ателье раздался резкий звонок, заставив ее вздрогнуть. Как, неужели
Амадео уже здесь? Ах, нет, это - телефон. Боже, неужели не ясно, что она
принимает душ. Кутаясь в полотенце, девушка метнулась, оставляя следы на
дощатом полу, к рабочему столу, где стоял телефон. Звонок оборвался. Ох,
черт побери, кто бы это мог быть? Амадео предупредил, что звонить не
будет... Ох, нет, пусть уж лучше позвонит. Амадео - это очень важно, он ей
необходим. Или, на худой конец, ей нужен его шелк - сказочный, мягчайший,
самый роскошный шелк в мире с его фабрик близ озера Комо. Атлас и крепдешин,
кашмирские шелка, под которыми особенно ощущается цвет тела женщины, одетой
по последней парижской моде. Если бы только она могла купить их в кредит!
Ох, Амадео Витрацци, думала она, замерев подле телефона и машинально
обматывая вокруг тела полотенце, как же ты важен для меня, если бы ты знал!
Сейчас она действительно опоздала. И перенервничала! Ну и черт с ним, с
телефоном, надо одеться. Гардероб ее занимал одну из стен, а поскольку
позволить себе купить роскошную одежду она еще не могла, то там хранилось
все когда-либо ею спроектированное, и собственного пошива. Как удобно для
работы, что у нее прекрасная фигура, подумала Парис, надевая сапфирного