"Анатолий Афанасьев. Московский душегуб " - читать интересную книгу автора

Он вышел в ночной сад, задрал голову и разыскал свою давнюю, со всех
зон, подружку - Большую Медведицу. Небо было родное, - звездочки точно
подрисованы острой Настиной кисточкой. Она любила ночные пейзажи.
Кроме Насти, у него никого не было на свете.


Глава 5

Как исполнилось Ванечке Полищуку восемнадцать лет, так он сник,
заметался. Ухе год, как школа позади, а впереди ничего - трясина, пустота.
Рвался в армию, да мать не пустила, умолила "косануть", благо, возможностей
для этого было полно. Да и рвался-то больше на показуху, как в драку рвутся
куражливые, пьяные дураки, надеясь в последний миг споткнуться и упасть. Ни
во что он больше не верил и не понимал, как дальше жить. Большинство
сотоварищей, с кем учился, с кем дружил в школе, рассосались в одном
направлении: кто в коммерческие ларьки, кто на побегушки в разные фирмы,
кто (из богатеньких семей) в университеты да платные колледжи. Но что такое
по нынешним временам ларьки, фирмы, вузы? Не что иное, как, словами
Шекспира, яркие заплаты на ветхом рубище попрошайки.
Сын Федора Кузьмича, богатыря и странника, разочаровался и в людях,
которых прежде любил. Первым среди них был Филипп Филиппович Воронежский,
приемный отец, а попросту материн незадачливый сожитель. Кем был раньше
Филипп Филиппович? Он был мудрым созерцателем, зрячим поводырем в царстве
слепых, спокойным и насмешливым прорицателем. Кто он теперь? Бухгалтер в
Алешиной банде, Мефистофель при компьютере, крупный барыга и вор. На
попытки мальчика завести интеллектуальную беседу, одну из тех, которые так
скрашивали им жизнь в прежние годы, отвечал невразумительным мычанием;
создавалось впечатление, что голова его занята лишь одной мыслью: как
уберечься от внезапного обыска.
Маманя шизанулась на религиозной почве. К сорока годам стала
законченной идиоткой. Обложилась гороскопами, с утра до ночи висела на
телефоне и обсуждала с подругами астрологические откровения. Мистические
бредни странным образом уживались в ней с верой в Спасителя. Молельные
книги вперемешку с поучениями буддистских монахов и новейших апостолов типа
Лазарева и Кашпировского захламили всю квартиру. Она почти не выходила из
дома, перестала готовить нормальную пищу, да и на себя махнула рукой. Иван
не помнил, когда она последний раз красилась или посещала парикмахерскую.
Когда слышал, как шизанутая мать всерьез обсуждает с такой же шизанутой
подругой совпадение аур "Стрельца" и "Весов", готов был подойти сзади и
шарахнуть по растрепанному затылку самым толстым молитвенником. Удерживала
его лишь жалость. Слава Богу, хоть в деньгах они не нуждались. Филипп
Филиппович отстегивал столько, что уровень их сумеречного бытования был
ничуть не ниже, чем у ларечников.
Ивану некуда было податься. Он чувствовал, как его собственная душа
подгнивает на корню. Жирный чесночный запах гнили долетал отовсюду. Мир
вокруг был призрачен и неустойчив еще больше, чем тогда, когда он
приноравливался к нему в материнском животе. Он когда-то прочитал у
Толстого: "Если хотите понять, что такое смерть, попытайтесь представить,
что было с вами до рождения". Если бы графу подфартило родиться в наше
время, он, наверное, написал бы иначе: мол, хотите понять смерть,