"Анатолий Афанасьев. Грешная женщина ("Первый визит сатаны" #2)" - читать интересную книгу автора

нутру, да уже, наверное, и не по возрасту. Наш нынешний дикий рынок - дело
озорное, молодое, воровское, но жить как-то надо, раз вовремя не сдох. Мать
вон в последний заход в аптеку оставила сразу пятнадцать тысяч, но многих
лекарств там нет, приходится добирать с рук. А продукты: овощи, фрукты,
мясо, масло. Отцу требуется все самое лучшее. Мне как-то сон привиделся:
сидит он, белоголовый, сгорбленный, на краешке кровати, ножки не достают до
пола, и с умильной, хитрой гримаской обсасывает косточки полугнилого минтая.
Сон - как нож в брюхо.
- Дом замечательный, - сказал я с обидой, - и при нем яблоневый сад.
- И какая ваша ориентировочная цена?
- Мне нужна валюта, - сказал я, инстинктивно понизив голос. - Двадцать
тысяч долларов.
Сумасшедшая цифра не произвела на собеседницу никакого впечатления.
- Хорошо. Когда можно туда поехать? Может быть, завтра?
Мурашки просквозили по коже: до этого был просто разговор, теперь,
видимо, начиналась сделка. Но тянуть не было смысла. Я мог передумать в
любой момент.
За две минуты мы обговорили кое-какие детали и условились о встрече в
десять утра.
Сдуру бултыхнулся в горячую ванну и чуть не спекся. Сердце от жара
сигануло в горло, норовя выпрыгнуть изо рта, потом скатилось в пах и вдруг
замерло вовсе, как я тут же смекнул, навсегда. Это неприятное, но
возвышенное ощущение, когда с похмелья в горячей воде отключается пульс. Оно
сродни падению с крыши, если кому доводилось. Еле-еле, завернувшись в
простыню, я добрался до открытого окна. Около мусорного бака стоял дворник
дядя Коля, мой добрый товарищ. Ему около восьмидесяти, но уныние ему
неведомо. Сверху я его окликнул:
- Эй, дядя Коля!
Старик навострил ухо и уставился недреманным оком сразу на пять этажей.
- Дядя Коля, принеси пивка, а то помру!
Некоторое время старик сосредоточенно размышлял, хотя, помнится, прежде
откликался на подобный зов автоматически. Наконец злобно отбросил метлу и
побрел, ссутулясь, со двора.
Я позвонил родителям; у них было все по-прежнему, ничего страшного пока
не случилось. У отца опухли ноги, в груди что-то шуршит при вдохе, но
позавтракал хорошо: съел овсянки с творогом и напился чаю. Мать была так
рада, что я объявился, что не решилась укорять. Только в голосе дрожали
слезинки. Я пообещал к вечеру заглянуть, хотя заведомо врал. Надо было денек
отмокнуть, чтобы назавтра быть в форме.
Через полчаса пожаловал дядя Коля, угрюмый и сосредоточенный. В руках
благословенная брезентовая сумка с раздутыми боками.
- Ну и ну, - заметил недовольно. - Опять, гады, лифт отключили. Еле
дошкандыбил.
Устроились на кухне: я порезал сальца, помыл огурчики, лучок. Хотел
яичницу соорудить, да холодильник оказался пустой. Дядя Коля выставил четыре
бутылки "Жигулевского". Из задубелых морщин пытливо глянули выцветшие
глазки.
- В клинче, Женек?
- Есть немного. Почем оно сегодня?
- По сто семьдесят. Дай открывалку-то.