"Сергей Агафонов. Человечина " - читать интересную книгу автора

обыскал и, в конце концов, полез в подпол. Вообще то Отец-Солнце сдавал
подпол актерам-любителям. Отцу-Солнцу подпол был не к чему. Картошку и
квашенную капусту он покупал в магазине, а в любительском театре видел одно
из средств улучшения нравов.
"Меньше будут в подъездах гадить" - говаривал по этому поводу
Отец-Солнце.
Впрочем, любители, вполне, могли тазик помылить, так как испытывали
большую нужду в реквизите, но ведь не пошли на большую дорогу кому попало
шеи сворачивать...
Спускаясь в подпол, Отец-Солнце понял, что очередной спектакль начался,
и что искусство совсем не так благодетельно в смысле нравственности как ему
до сих пор представлялось.
Вертлявый юнец в костюме, сшитом из порнографических открыток, с
циничным выражением порочного лица декламировал: Але, народ! Послушаем
народ? Народ у нас такой урод... И я урод. И ты Собрание - урод. Мы все -
уроды. Посмотрим, кто уродливей?
Отец-солнце занял свое место в императорской ложе, когда на сцене,
которая ничем не была примечательна, кроме того, что на ней стояла обычная
университетская кафедра и висел расписаный в духе супрематизма задник,
первого персонажа сменил второй - основательный такой, Сидор Мокеевич или
Пафнутий Африканыч: Я работал в поле раком. За станком стоял собакой. Слеп,
но лазил в чертежи. Резал на металл ежи. В космос чуть не полетел, Когда
небо подрывал. Камень от меня рыдал. Вот, как сильно я потел! Вот, какой я
молодец! И хочу, чтоб у меня все было Не хуже, чем у людей...
На последних словах Африканыча на сцену выкатилась эдакая Пульхерия и
как даст ему искомым тазом по голове. Мокеевич в отключке. Зал рыдает от
хохота. Отец-Солнце протянул один из своих лучей, чтобы таз прибрать, но
Пульхерия начала докладывать. Даму перебивать нехорошо. Пришлось слушать: У
меня есть муж не нов - Махмуд Иванович Срулев. Пьяница, лентяй, грязнуля, Но
его таким люблю я. От любви моей геройской Завелися дети. Что есть лучше в
целом свете? Ничего! А значит мы Достойны самолучшей жизни...
Отец-Солнце велел позвать детей. Пришли дети. Очень энергичные, хотя и
несколько грубоватые. Суки, трахнутые в торт! Все теперь невпроебет! Папка,
мамка, мы вас любим! Деньги с вас за все отсудим! За то, что надо учиться,
За то, что надо трудиться, За то, что надо плодиться, За то, что пришлось
родиться. Все в порядке, блин, мерси! Мы, бубен, не караси! Мы -
цивилизованные люди! И дунуть и плюнуть могем! И кожу содрать живьем! И че
бы тансы-тансы-тансы... Одна - две напасти не в счет. На сцену вернулся
ведущий. Все такой же. В костюме, сшитом из порнографических открыток.
Сказал заключительное слово: Ну что, по моему ясно. Всех этих надо убить. И
чем скорее, тем лучше, Чтоб небо не смели коптить. Потому что всего на всех
не хватит.
Эта последняя мысль показалась Отцу-Солнцу удивительно здравой. Он,
предварительно забрав таз, сжег на фиг весь театрик вместе с актеришками и
публикой, состоявшей из гнилых кукурузных початков, мышей и мокриц и зарекся
на будущее доводить дело до подобных безобразий.


ГЛАВА ШЕСТАЯ,