"Эмиль Ажар. Страхи царя Соломона" - читать интересную книгу автора

Я ничего не понял. Понятия не имел, что он подразумевает, говоря "к
этому", и почему "это" вызывало уважение. Сколько бы месье Соломон ни берег
почтовые следы давно угасших жизней и истлевших любовных историй, он все
равно не мог вновь воскресить тех людей. Быть может, его лично никто никогда
не любил и он воспринимал слова "мой дорогой, моя любовь", написанные
чернилами, которые тоже почти испарились, как адресованные ему лично, а он
нуждался в нежности. Как знать! Позже Чак, когда я рассказывал ему об этих
открытках, на которые месье Соломон реагировал, словно это были звонки в
службу SOS, полученные, правда, от уже давно забытых людей, но для него не
утратившие своего смысла, так вот, Чак, слушая меня, придумал по этому
поводу целую теорию. Он считает, что у моего работодателя проблема с
мимолетностью всего сущего, со временем, которое проходит и уносит нас.
Поскольку он понимает неизбежность своей судьбы, он выражал свой протест
против диктата времени всеми средствами, которыми располагает.
- Он как бы жестикулирует, вот и все. Можно считать, что он грозит
кулаком и делает еще какие-то движения в знак протеста, пытаясь объяснить
Иегове, что несправедливо все уничтожать, все сметать с лица земли, и в
первую очередь его самого. Представь себе его, стоящего на горе, в белых
льняных одеждах, пять тысяч лет тому назад, он смотрит на небо и кричит, что
Закон несправедлив. Ты никогда не поймешь старика, если не будешь учитывать,
что с Иеговой у него чисто личные отношения. Они спорят, орут друг на друга.
Он как бы персонаж из Библии. Христиане в своих отношениях с Богом никогда
не доходят до ругани. А вот евреи - сколько угодно. Они Ему устраивают
семейные сцены.
Я познакомил Чака с царем Соломоном. Тот направил его к психологам,
которые, проделав с ним ряд тестов, горячо рекомендовали взять его в "SOS
альтруисты-любители". Это одна из тайн Чака - кажется, он живет одной
головой, к тому же набитой самыми разными идеями, но стоит кому-то
обратиться к нему со своим несчастьем, как выясняется, что у него,
оказывается, есть и сердце. У него легкий американский акцент, и это здорово
успокаивает тех, кто с ним говорит по телефону, - Америка все же великая
держава. Через несколько недель он уже оказывал моральную поддержку лучше
всех остальных альтруистов-любителей и даже сумел удержать одну девушку от
самоубийства, доказав ей, что после этого все станет еще хуже.
Что касается почтовых открыток, то их у месье Соломона было десятки
тысяч. Он их тщательно распределял по альбомам, которые занимали целую стену
его кабинета. Один из них всегда лежал раскрытый у него на письменном столе.
Каждый день другой, ибо всему свой черед. Однажды утром я застал его
склоненным над фотографией фронтовика войны 1914--1918 годов, который с
гордым видом позировал фотографу, а на обратной стороне открытки были
написаны слова, должно быть, трогательные в те годы: Моя дорогая жена,
надеюсь, у вас все хорошо, а у нас здесь война. Поцелуй детей, мне их так не
хватает, что не знаю даже, как сказать. Твой Анри. А в уголке открытки
стояло: Пал смертью храбрых четырнадцатого августа 1917. В тот день я пришел
с Тонгом, который должен был вместо меня отвезти месье Соломона к дантисту.
Месье Соломон относился к нему очень хорошо, он говорил о восточной
мудрости, которая помогала камбоджийцам выносить все испытания, если их не
сразу убивали. Он показал Тонгу свой альбом, где были открытки из самых
дальних мест, например из Манилы или Индии, что позволяло ему сближаться с
людьми еще более далекими.