"Эмиль Ажар. Псевдо" - читать интересную книгу автора

Доктор Христиансен сказал, что у меня новый приступ действительности и
страхи при этом - обычное дело. Он посоветовал отложить встречу с госпожой
Ивонн Баби.
Тонтон-Макут разрешил пожить еще в Копенгагене сколько нужно, хотя это
ему стоило денег. Я знал, что он делает это не для меня, а в память о моей
матери, значит, я ему не должен ничего.
Может, вы заметили, у меня проблемы с хронологией: я возвращаюсь в
прошлое до самых катарских младенцев, разбитых о стены Альби, до всяких
невинно убиенных, которых куда только не засовывали, хотя ничего
оригинального про них уже не скажешь.
Электрошок как метод лечения от реальности в Дании тогда уже не
применялся, и мне просто назначили сильные дозы нейролептиков.
Я боялся доберманов в парке, они опасны даже в виде собак.
Мир ждал, задерживал дыхание, и его слышал я один, и, значит, сам я
дышал легче, и от мадам Ивонн Баби не было никаких вестей.
Раз в день мне разрешали на час покидать клинику, и я слетал в
Барселону записаться в интернациональные бригады, но там меня ждало ужасное
потрясение: неконтролируемые элементы выкопали мумии монахинь на
монастырском кладбище и возили их на карнавальных повозках для разоблачения
атеизма. Я был настолько не готов к подобному приему, что разорался и
прибежал назад в клинику.
Меня по-прежнему мучили гуманитарные мысли, надежда на рождение и ужас
от конца. Каждое утро я слал в США ученому, открывшему гарантированно
лишенный наследственности искусственный ген, профессору Уоллу,
неотправленную телеграмму и спрашивал, как поживает его подопечный.
Доктор Христиансен опять посадил меня на галоперидол, и тогда
галлюцинации, хотя и не исчезли полностью, приняли менее тягостную для всех
форму.
Меня отпустили на концерт квартета Мерк. Сначала все шло хорошо, но
ближе к середине я заметил, что виолончель растет на глазах, и вдруг она
треснула, и оттуда появился выводок мандолинок, а, Бог знает почему, не
виолончелек, как полагалось бы по логике вещей, и все они кричали: "Папа,
помоги, не хочу рождаться, на помощь!" - и тут налетел рой фараонов с
дубинками, заметался по залу, сгрудился вокруг меня, и я заорал, потому что
совесть моя была нечиста: я припарковал машину под знаком "стоянка
запрещена".


***

В от такое было мое состояние, когда Тонтон-Макут объявился в
Копенгагене. Ему сообщили, что у меня ухудшение, и он специально приехал
меня повидать. У него было более старое и отсутствующее лицо, чем в прошлый
раз. Он еще более походил на себя. Он сел рядом со мной, с сигарой в зубах,
даже не сняв шляпу и пальто, он иногда сидит так даже дома, - может быть,
чтобы успокоиться, убедить себя, что он дома только проездом.
- Ну, как дела, не очень?
- Извини, что стою тебе много денег.
- Не имеет значения.
Казалось, он говорит искренне. Ведь его родители - актеры.