"Эмиль Ажар. Псевдо" - читать интересную книгу автора

настоящим именем. Так нетрудно и выследить человека.
- Чего у меня не получится?
- Не писать. Ты будешь писателем. Настоящим. Станешь профессионалом.
Как я.
- Пошел ты, - сказал я, вспомнив про книгу Раймона Кено "Зази в метро".
Я давно уже искал, куда спрятаться.
- Я тоже пытался как бы что-то изображать, - сказал Тонтон-Макут и
вынул сигару изо рта, чтобы сделать ей небольшую дезинтоксикацию. - Я чуть
не стал послом Французской Республики, но вовремя остановился, потому что
всему есть границы. То, что ты слегка чокнутый, - неплохо. Кстати, легкая
ненормальность, хочешь ты или не хочешь, всегда есть самая подлинная сторона
человека. Гены врать не могут. И если ты немного не в себе, то, значит, это
твое человеческое лицо. Не дури, Алекс, Делай как я. Как все великие люди.
Достоевский, Бальзак, Солженицын. Жри дерьмо. Так рождаются шедевры.
- По мне, лучше пусть не будет ни Пиночета, ни шедевров. Лучше без
Солженицына, чем в грязи и крови. Лучше без Раскольникова, чем с
Достоевским. Себестоимость "Войны и мира" слишком велика.
- Только не перебарщивай с ненавистью к Пиночету, к ЦРУ, к обществу и
т. д., к человеческому страданию, - сказал Тонтон. - Тут нужна тонкость. А
то получится мелодрама, и ты будешь не просто человеком, а чем-то еще гаже.
- Пока ты будешь у меня маячить перед глазами, я не напишу ни
строчки, - сказал я. Тонтон-Макут, казалось, немного успокоился. Не очень-то
он любит конкуренцию.
И все же вид у него был довольно грустный. Думаю, он загрустил потому,
что когда-то очень любил мою мать, свою двоюродную сестру, а использовать
это в книге не получилось.
- Только не понимаю, - сказал он, - почему ты меня так ненавидишь. В
конце концов, я тебе ничего не сделал. Ты не должен испытывать ко мне ни
малейшей благодарности. Откуда же такая злоба?
Я на минуту заколебался.
-Что толку стараться, невозможно дышать и не любить, - сказал я ему. -
Тебя или кого другого - какая разница.
Сирены у датской "скорой помощи" не такие душераздирающие, как у нашей.
Может, потому, что в Дании не так больно, и потому не надо так сильно орать.
В больнице мне дали вполне приличную комнату, и Тонтон-Макут заплатил
за три месяца вперед, чтобы не думать обо мне каждый месяц.
Я знаю: прочитав эти строки, он скажет, что я сволочь. Эта мысль для
меня невыносима, поэтому прошу вас покрепче ее запомнить. Так легче выносить
других.
Меня очень любезно принял доктор Христиансен, русый великан с русой
бородой геолога, у которого нет ни времени, ни бритвы.
Я очень люблю датчан из-за викингов. Они им вроде бы и не предки, у них
нет ничего общего, и, значит, датчане могут спокойно ими гордиться.
Мы поговорили про викингов, потому что для психиатров все темы хороши.
Знаете, - сказал он мне, - викинги, мореплаватели и первооткрыватели
Америки - это аллегория, миф. Настоящие викинги бороздят моря страха и
открывают новые земли. Вы, Рудольф, - викинг.
Он н называл меня Рудольфом, потому что уже со мной познакомился.
А что еще такого стоящего нужно открыть?
Единственно возможные ответы - это вопросы, Морис. Вопросы - вот