"Шмуэль-Иосиф Агнон. Теила" - читать интересную книгу автора

изменился. Из Иерусалима я уехал юношей, а теперь годы жизни на чужбине
сделали меня стариком, - могла ли она узнать меня?
Она заметила, что я удивлен, засмеялась и спросила: Разве вы не узнаете
меня? Это ведь вы хотели нести мое ведро, когда я вам показала дорогу. Я
сказал: Это вы показали мне дорогу, а я стою и удивляюсь, будто не знаю вас.
Она засмеялась и сказала: Разве вы должны знать всех старушек в Иерусалиме?
Я сказал: А как вы узнали меня? Она ответила: Такой уж город Иерусалим,
глаза его ждут прихода детей Израиля, и каждый, кто приходит сюда, остается
в нашем сердце, и мы не забываем его. Я сказал ей: Холодный сегодня день -
дождь и ветер, а я стою и задерживаю вас. Она ласково сказала: Я знала
холода сильнее иерусалимского. А что дождь и ветер, - разве мы не молимся
Приносящему дождь и ветер (2). Ты сделал великую мицву, ты оживил старые
кости. Печка, которую ты прислал раввинше, согрела ей душу. Я опустил
голову, пристыженный похвалой. Она почувствовала и сказала: Мицвот даны не
для того, чтобы их стыдиться. Наши предки совершали множество мицвот и не
разглашали своих дел. Но теперь у нас мицвот немного, и сделать мицву
известной - тоже мицва. Пусть и другие услышат и учатся нашим делам. Иди
теперь, сыночек, к раввинше, посмотри, как мицва может согреть.
Я вошел к раввинше и нашел ее сидящей у затопленной печки.
Капли света вытекают из дырочек печки, и весь дом наполнен теплом, и
тощая кошка у нее на коленях, и она смотрит в печку и обращается к кошке:
Мне кажется, ты радуешься теплу больше, чем я. Я сказал: Я вижу, что печка
хорошо горит и греет. Довольна ты своей печкой? Раввинша сказала: Довольна?
Разве оттого, что я скажу, она перестанет пахнуть или будет лучше греть? В
моем доме была печка, так она горела с исхода Суккот и до Песах, а грела,
как солнце в середине лета. Все радовались этой печке, не то что сегодня эти
печурки греют лишь минуту. Правда, что же требовать от теперешних
изобретателей, разве могут они делать хорошие вещи? Хорошо еще, что они
делают вид, что что-то делают. Я это сказала в нашем городе после смерти
раввина, моего мужа (да почиет он в мире), когда в наш город пришел новый
раввин. Я им сказала: вы думаете, он будет таким, каким был ваш покойный
раввин? Хорошо еще, если он не наделает бед. И когда соседи пришли
посмотреть печку, которую мне прислал мой внук из-за границы, я им тоже
сказала: печка стоит нынешнего поколения, а поколение стоит этой печки. Что
пишет тебе мой внук? Ничего не пишет? Мне он тоже не пишет. Он считает, что
раз прислал мне какую-то печку, то уже выполнил долг.
Расставшись с раввиншей, я сказал себе: я тоже думаю, что выполнил
долг, послав ей какую-то печку, и больше не должен к ней ходить. Но в конце
концов я снова пришел к ней по милости той же симпатичной старушки.
Предначертанное нам число встреч, видимо, еще не исполнилось.
И снова я должен сказать, что не собираюсь описывать все, что случилось
со мной в эти дни. Дела наши многочисленны, и если говорить обо всем, не
хватит сил. Но о том, что касается старушки, стоит рассказать.
В канун рош ходеш (3) я, как и все иерусалимцы, отправился к Западной
Стене. Зима уже почти прошла, появились весенние побеги. Небо высилось во
всей своей чистоте, земля уже сбросила с себя грустные покровы. Солнце
играло в небе, и город плыл в его свете. И если бы не наши беды, было бы
совсем весело. Ой, много бед и много горя было тогда, прямо одно за другим.
От Яффских ворот и до самой Стены идут и идут мужчины и женщины, из
всех общин, какие только есть в Иерусалиме. Идут олим хадашим, которых