"Валерий Аграновский "Профессия иностранец"" - читать интересную книгу автора

шестнадцатом этаже двадцатиэтажного здания отеля: они совершенно изолированы
от окружающего мира звуконепроницаемыми прокладками в стенах..." Почему эти
данные, как и прочие, не мог изложить сам Конон Трофимович, я до сих пор не
знаю и могу лишь предполагать: либо он никогда в "Терминале" не
останавливался и в строго секретной американской разведшколе не был, но
нужно было, чтобы он там "был", по крайней мере в повести, которую я
намеревался писать, либо Лонгсдейл побывал в действительности и там, и
там, но почему-то ему хотелось из чужих уст слышать то, что впервые
слушал я. Впрочем, я скоро привык к этим тайнам мадридского двора, больше не
удивлялся и воспринимал все так, как оно и звучало.
Состав сопровождающих постоянно менялся. Уж и не помню, сколько прошло
через меня Владимиров Платоновичей, Платонов Сергеевичей, Сергеев
Владимировичей и т. д. Однажды я заикнулся о том, что было бы неплохо
познакомить меня для общего колорита со знаменитым полковником А., примерно
годом раньше Лонгсдейла обмененным на крупного американского разведчика П.,
тоже полковника. Мне сказали туманно: подумаем, но обещать не можем. Но в
один прекрасный день вдруг предложили подготовить вопросы для полковника А.,
а затем дали знать, когда с ним состоится встреча. Я приехал в назначенное
время, сел на свой стул, они, как обычно, вошли в обновленном составе, среди
них был и Лонгсдейл, однако на сей раз его посадили не напротив меня, а
сбоку, зато напротив сел пожилой человек с большой лысиной и седой оборочкой
вокруг голого черепа, тот самый, который уже несколько раз был в свите
Конона Трофимовича и под именем "Варлама Афанасьевича" рассказывал мне об
улицах Нью-Йорка, его магазинах и еще о Колумбийском университете. Это и
был, оказывается, легендарный полковник А. собственной персоной! Опять тайны
мадридского двора, и вновь я мог только догадываться, зачем. Возможно, А.
хотел ко мне приглядеться, прежде чем со мной говорить? Но что я за птица,
чтобы готовиться к беседе со мной так тщательно и странно? Или они
репетировали сцену, играть которую им надлежало в другом и более
ответственном месте? Между прочим, когда полковник А. добрался в своем
рассказе до лондонского пригорода, куда он приехал по заданию Центра из
Нью-Йорка, чтобы тайно проникнуть на какой-то строго охраняемый военный
объект, Ведущий, мягко прервав его, обратился к Лонгсдейлу: "Прошу вас,
Конон Трофимович!", и Лонгсдейл дал исчерпывающую справку относительно
военного объекта, а также способов, с помощью которых можно было на него
проникать.
Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?

П о р т р е т. Ведущий попросил меня записей по ходу бесед с Лонгсдейлом
не вести, а просто запоминать, что я и делал. Эти "монологи", таким образом,
воспроизводятся мною по памяти и потому могут содержать неточности, особенно
в названиях маленьких городов, улиц, имен и дат, возможно, как раз
нуждающихся в том, чтобы я не ошибался. С другой стороны, в такой
непривычной для литератора методике сбора материала было и свое
преимущество, а именно: в моей памяти оседало самое важное, яркое и
существенное, в то время как мелкая рыбешка уходила из сетей, но и жалеть о
ней не следует, она действительно мелкая.
Добавлю к сказанному, что на исходе последней встречи Конон Трофимович
обратился ко мне с просьбой, как он выразился, личного характера: если я в
самом деле буду о нем писать, нельзя ли попробовать выжать из повествования