"Дарья Агуреева. Умножение скорби " - читать интересную книгу автора

продать ему свою душу, корил за торопливость, всунул какую-то двусмысленную
сказку про неблагодарную змею... Четыре на удивление безграмотные страницы
пестрели обрывками непонятных фраз, полунамеками, многоточием. Саша писал о
том, что он скульптор в этой жизни, а Нина - камень, что он злой персонаж в
собственной пьесе, что с девятого этажа лететь четырнадцать секунд, и это не
так уж мало... Он приводил массу цитат, очевидно стремясь удивить Нину
глубиной своих познаний. Это был полнейший бред! Я серьезно подумывала, не
вызвать ли мне Скорую. Но поразило меня не его письмо. Меня буквально убила
реакция Нины! Она и словом не обмолвилась о тысяче и одной ошибке в его
сочинении, хотя никогда прежде не упускала возможности поиздеваться над
чьей-нибудь орфографией. Она, прочитавшая все, что только можно и в
оригинале, и в переводе, с восхищением выстраивала пирамиду набора любимых
книг этого маньяка. Она не видела ни издевки, ни оскорблений в этом
неаккуратном свидетельстве Сашиной небрежности. И главное - она не видела,
не замечала, что он не очень-то вежливо послал ее вместе с поэзией и
романтикой куда подальше. Она с настойчивостью шизофреника в сотый раз
перечитывала письмо и чуть ли не в каждой букве усматривала завуалированное
признание бог знает в чем. Тогда я уже начала беспокоиться о здоровье ее
рассудка, потому что, как мне казалось, вменяемость Нина утратила
безвозвратно, отослав к Морозову вместе с одной из записок.
Теперь он уже не оставлял без ответа ни одно из ее посланий. Нина не
делилась со мной впечатлениями, и я лишь по обрывкам фраз, которые мне
удавалось прочесть, выстраивала собственные теории относительно Саши.
- Неужели ты его любишь? - как-то вырвалось у меня.
- Люблю? - Нина вздрогнула, вцепилась мутным взглядом в мое лицо. -
Нет! Наверное, нет... Он так написал.
- Что он написал? - взорвалась я.
- Что любовь и ненависть - одно и тоже. Пока не поймешь этого, не
познаешь любви.
- Псих! - в очередной раз заключила я. - Нина! Но если даже нет любви,
то что тебе надо от этого полоумного? Куда ты лезешь? Тебе проблем мало?
Занять себя нечем?
- Я хочу знать, - спокойно ответила она.
- Что ты хочешь знать? - обессилив от бессмысленной злобы, выдыхала я.
- То, что знает он. Он будто вкусил плодов с запретного дерева,
понимаешь? Ему ведомо что-то, что ускользает от меня и делает мою жизнь
невыносимой.
- Знание умножает скорбь, - с усмешкой процитировала я. - Ты пугаешь
меня, Нина! Ты стала совсем другой.
- Я уже близко, - загадочно улыбнулась она. - Маш, тебе никогда не
казалось, что чем больше человек знает, тем меньше ему хочется жить? Он
становится пассивным, равнодушным... Будто уже ничто и не касается его,
будто жизнь - это лишь тягостное ожидание смерти...
- Ты надеешься, что Морозов разуверит тебя? - я пыталась понять ее. Она
в ответ только пожимала плечами.
С тех пор, как началась эта путаница, Нина стала выказывать растущий
интерес к одной из наших сокурсниц, Алине. То ли до нее докатились слухи, то
ли она сама почувствовала, что Морозов очень уж неравнодушен к этой
темноволосой девушке. Алина не любила разговоров о Саше, она вообще
сторонилась откровений, но Нина не отступала.