"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

Ан недовольна! Все одно - недовольна! И ходит, бродит, канючит, скандалит...
Всех моих замов припекла, теперь ко мне заявилась! Вот наказание божье!
Глухов сел на стул, разогнал рукой табачные облака - сам он редко
курил, но другим курить не мешал - и поинтересовался:
- А в чем, собственно, вопрос? Вроде бы наследства не по нашей части,
если не торопят завещателя... Или поторопили?..
- Никто никого не торопил. Завещатель помер честной смертью, в
собственной постели, от внезапного инсульта... нам бы так... - со вздохом
произнес Кулагин, вытер платком лицо и подвинул приятелю тонкую папку. -
Вот, взгляни. Может, чего и присоветуешь.
Брови Глухова озабоченно приподнялись, лоб пошел морщинами. Лоб -
высокий, выпуклый, с чуть заметными впадинками на висках - являлся самой
примечательной деталью его физиономии. Все остальное было вполне ординарным:
круглое лицо, пухловатые бледные губы, небольшие глаза цвета холодных
питерских небес, нос, от крыльев которого к краешкам губ тянулись полукружия
глубоких складок. Фигура, невысокая, полноватая и коренастая, подходила к
этому лицу как прочный, но незатейливый клинок - к надежной, обтянутой
шероховатой кожей рукояти. В общем и целом Глухов был доволен своей
внешностью, и сейчас, и в молодые годы; он совсем не удивлялся, что Вера,
покойная жена, красавица и умница, выбрала его из многих иных поклонников и
претендентов. Это казалось ему вполне естественным - тем более, что выбор
совершился лет пятьдесят назад. Неестественным и мучительно несправедливым
было другое - ее смерть.
Он покосился на папку, затем - на часы, потер лоб и произнес:
- К Андрюше не опоздаем? На семь тридцать приглашал...
- Не опоздаем. Машина у крылечка стоит, ехать - двадцать минут. Мы ведь
на окраине, Ян Глебыч, не у тебя на Литейном! Успеется... Ты давай пока что
почитай да посмотри... там всего-то пяток бумажек... ну, может, не пяток, а
десять или двенадцать... А я отдышусь, покурю и на твой шедевр полюбуюсь.
Очень, знаешь ли, успокаивает.
Шедевр, один из глуховских морских пейзажей, красовался напротив окна.
Писан он был давно, в семьдесят девятом, когда Глухов с Верой отдыхали в
Симеизе, а Кулагину подарен в позапрошлом году, по случаю переселения в
начальственный кабинет. Большая картина, метр на метр сорок, и не хуже, чем
у Айвазовского: морская ширь от горизонта до горизонта, белые барашки пены и
окрыленный парусами бриг под ясным небом.
Картина напомнила Глухову о Вере, и в сердце стрельнула привычная боль.
Он вздохнул и потянулся к папке.
Там был стандартный набор документов: копия свидетельства о смерти
гражданки Нины Артемьевны Макштас, патологоанатомическое заключение,
протокол опроса соседей, шесть докладных капитана Суладзе (он, вероятно,
расследовал дело), а также заявление и жалобы Орловой Е.И. - судя по всему,
наследницы и безутешной родственницы. К заявлению была пришпилена розовая
бумажка с какими-то арифметическими выкладками, похожими на список доходов и
расходов.
Читал Глухов быстро - сказывались привычка и дар художника, пусть не
профессионала, однако личности с острым взглядом и чутьем, способной
выделить основное на фоне мелких и незначительных подробностей. Основные же
факты сводились к следующему.
Нина Артемьевна Макштас, бездетная вдова генерал-лейтенанта Макштаса,