"Михаил Ахманов. Массажист" - читать интересную книгу автора

Баглай плюнул, провел пальцем под носом и вышел в коридор.
В курилку тем временем сунулся Лоер Макс Арнольдович и повелительно
зарокотал:
- На место, коллеги, на место!.. Рюмин, хоть вы и экстрасенс, но лучше
не интригуйте девушек... и не смешите... девушкам еще работать целый день...
вам, кстати, тоже... А если кто пожелает уволиться и волонтером, значит, на
Балканы - тех прошу ко мне, на четвертый этаж. За рекомендательными письмами
на имя президента Милошевича... Выдаются вместе с трудовыми книжками... Есть
желающие? Вы, Бугров? А может, Рюмин?
Жора Римм выскочил из курилки, уставился на Баглая ошалевшим взором,
пробормотал, что аура у него сегодня гадкая, в мерзких коричневых полутонах
и серых оттенках, и зарысил к своему кабинету.
- Ты - большая ветряная мельница, - заметил вслед экстрасенсу Баглай и
тоже направился к себе - не торопясь и игнорируя угрозы Лоера. Максу
Арнольдовичу стукнуло шестьдесят, происходил он из отставных медицинских
полковников, был несгибаем и суров, умел пугать и мылить шею, но годы брали
все-таки свое. Годам шею не намылишь, злорадно подумал Баглай, прикидывая,
когда Мосол и Лоер окажутся в его кабинете и на его столе. Он знал, он был
уверен, что это случится с той же неизбежностью, с какой зима сменяет осень,
а ночь - вечерний полумрак. Их жизнь будет под его ладонями, и он
распорядится ею по собственной воле - может, подсократит, а может,
пощадит...
Баглай усмехнулся, но тут же пригасил улыбку. Мысль о возможной мести
не тешила, а почему-то раздражала и вызывала совсем уж мрачные ассоциации:
привиделся ему покойный Симанович, затем - оживший чудом труп Кикиморы;
будто встает она с пола, ковыляет к нему, тянется левой рукой со скрюченными
пальцами, щерит зубы в торжествующей ухмылке, теснит в угол...
Выругавшись, он проскользнул к себе, ополоснулся холодной водой, вытер
лицо и начал греть руки, энергично потирая ладонью о ладонь. В девять
тридцать в дверь постучали; вошла Ирина Васильевна, мастерица с ткацкой
фабрики, чей сын трудился в "Дельте телеком". Баглай кивнул ей на ширму. Она
принялась раздеваться, ни на минуту не смолкая; болтала все о том же, о
натовских извергах и разнесчастных сербах, о божьей каре и о России,
заступнице-матушке, о президентах, которым на народ плевать - они,
президенты, сидят по дачам и бункерам, строчат указы, а бомбы на них не
сыплются, бомбы - те для простых людей, и потому...
Баглай прервал ее, велел ложиться, склонился над столом, ощупал
закаменевшие мышцы у основания шеи, надавил. Старуха охнула.
- Болит? Потерпите, мамаша... Расслабьтесь... спину не напрягайте...
вот так... И лучше вам помолчать. В Сербии - свои беды, у нас - свои... А
персонально у вас - сколиоз. Такая штука и президентов не милует. В бункер
от нее не спрячешься...
Он смолк, но пальцы привычно занимались делом, надавливали и
поглаживали, вытягивали и пощипывали, терли и разминали, танцуя по дряблой
коже, среди бугров и расселин, пропаханных неумолимым временем. Но в этот
раз работа не успокаивала, а лишь приводила его в раздражение - все большее,
по мере того, как пациент сменялся пациентом, старуха - стариком. Хмурое
утро угасло, пришел такой же хмурый день, серый свет лениво сочился сквозь
окно, и Баглаю казалось, что он уже целую вечность массирует чью-то
необозримую спину, вязкую, словно болото, с хребтом позвоночника, делившим