«Мой герой, поэт и деспот»

Литература

«Мой герой, поэт и деспот»

ШТУДИИ

— Почему вы так назвали свою статью? — спросила студентка, увидев рукопись моего доклада для лермонтовской конференции. Такой вопрос может задать любой человек, хорошо знающий хрестоматийные, широко известные стихи Владимира Соколова, но незнакомый с его замечательным лермонтовским циклом. Ответ простой: это строчка из стихотворения Соколова о Лермонтове. Труднее было отвечать на вопросы участников конференции: почему именно так определил Соколов своё отношение к Лермонтову? Попробуем ответить. Это, собственно, не определение, а романтически-странное признание:

Я в бессмертно наплывающем

романтическом тумане

Ощутил его товарищем

и Сомненью и Тамаре. Тень героя…

И, учтя все эти данности,

заскользил я стёжкой детства

И пришёл ко мне из давности

мой герой, поэт и деспот.

«Мой поэт» — конечно, поэт, любимый с детства, родная, созвучная душа.

«Мой герой» — истинный герой, без иронии, не «герой нашего времени, составленный из пороков всего поколения», а герой, живущий по законам высшей красоты и правды, всю жизнь ищущий брата по духу и тоскующий по тому прекрасному месту, которое зовётся Домом.

А деспот… Мало кто лучше Соколова выразил странность, мучительность и блаженство деспотизма любви (даже взаимной). «Меня не томило тиранство, я думал, что это любовь». Да, любимые часто и есть деспоты наших душ (в первом значении этого слова — неограниченные властители). Об этом в стихотворении «Пицунда»: «Но время поставило точку — Я жить без тебя не могу».

Итак, соколовский цикл стихов о Лермонтове. Он называется «Я рассказать хотел о нём». Восемь стихотворений, 1971 год.

Оказывается, этими стихотворениями несколько раз открывались сборники статей по итогам лермонтовских конференций. Поистине, не прерывается «времён связующая нить»!

И мне хотелось с волнением и любовью рассказать о них, о Лермонтове и Соколове, в двадцатиминутном докладе на лермонтовской конференции в Ярославле в Центральной библиотеке им. Лермонтова. Ведь они явили миру звуки, коим «без волнения внимать невозможно». Главное, конечно, рассказал сам Соколов. О своей любви к Лермонтову, о том, что любит его «любовью странной», о том, «Как грозно бедствовал поэт…, Как свет в глазах его двоился…».

Я рассказать хотел о нём,

Храбрейшем среди всех

честнейших,

Честнейшем среди всех

храбрейших.

Я рассказать хотел о нём.

Любовь к Лермонтову Соколов выразил не только от своего имени, но и от имени своего поколения 50–60-х годов ХХ века, переживавшего лермонтовские чувства.

Сын века, гордость поколенья,

Мятеж, легенда во плоти.

Дух отрицанья, дух сомненья,

Нам с ним лишь было по пути.

Иногда образ любимого поэта в стихах Соколова так сплавлен с образом автора, что уже не знаешь, о ком он пишет — о Лермонтове или и о себе:

В который раз стихотворенье

По швам от страсти не рвалось.

Он думал: это постаренье!

А это зрелостью звалось.

Так вновь сдавалось вдохновенье

На милость разума его.

Он думал: это охлажденье,

А это было мастерство.

Глубочайшее проникновение Соколова в суть поэзии Лермонтова и его личности, яркий космизм их поэзии часто вызывали у современников Соколова определённые ассоциации, особенно после выхода в свет поэмы «Пришелец». Так же как и Лермонтов, Соколов мог бы сказать о себе: «Я на земле был только странник». Оба они постоянно всматриваются в туманную даль, в небо с его говорящими звёздами. В 1990 году, задолго до своей земной кончины, Соколов завершает поэму «Пришелец». Ему уже тогда открылся Путь. «Я в путь готов, я здесь оставил душу», — говорит герой поэмы. Он прощается со всем, что так дорого ему на Земле:

Звезда, я плачу, вспоминая лица,

Которых больше не увижу я.

Я послан был тобой на эту сушу,

Чтоб, позабыв о воле и крыле,

Бессмертную свою оставить душу

Всю, по частицам, на чужой земле.

Но на Земле Человек не понят, «не опознан», тем более «не опознан» истинный Поэт.

Откуда знать,

придумавшим ракеты,

Как устают пришельцы и поэты.

Бессмертная душа не понята на Земле — это знали и Лермонтов и Соколов.

Но я закон своей звезды нарушу.

Вы — гениальны. Это не секрет.

Вы умудрились

сделать смертной душу!

Нигде другой такой планеты нет.

Планетарная тоска переливается во властную думу о Родине, страстную, странную к ней любовь-благодарность, любовь-боль, любовь-тоску. (Вспомним лермонтовское «Люблю отчизну я, но странною любовью»). В одном из лучших стихотворений лермонтовского цикла Соколова «Тоска по Родине» мы опять не ощущаем разделяющей грани — чью душу, Лермонтова или Соколова, щемит эта надрывная тоска по Родине.

О Родина, твои ухабы,

Твои яремы и поля,

Когда бы, милая, когда бы

Была ты чуждая земля…

Но надо ж быть такой судьбине!

Под ливня скрученную плеть

На Родине, как на чужбине,

Тоской по Родине болеть.

И сейчас нашу душу щемит такая тоска по Родине. В завершение своего доклада я представила лермонтоведам замечательную песню Александра Васина на эти стихи Соколова, доносящую до нас лермонтовско-соколовскую тоску по Родине. Поневоле подумалось, что нельзя не согласиться с концовкой стихотворения Е. Евтушенко «На смерть Владимира Соколова»: «И скажет Лермонтов тебе у входа: вы меня поняли как никто».

Марианна РОГОВСКАЯ-СОКОЛОВА