"Акрам Айлисли. Никудышный" - читать интересную книгу автора

свистел все громче и громче, чтоб довести брата, а сам уже представлял себе,
что стащил Хашима с айвана, шмякнул об землю; тот струсил, визжит, как
собачонка, и слушать этот воображаемый визг было одно сплошное наслаждение.
Самур ни разу в жизни не свистнул в присутствии брата. Ни разу не
закурил при Хашиме. А в тот день, вдоволь насвистевшись, поднялся на айван,
встал рядом с братом и, облокотясь о перила, достал сигарету. Дым лез Хашиму
в горло, тот кашлял, крутил головой, но опять ничего не сказал, словечка не
вымолвил - то ли понял, чего Самур добивается, то ли слово решил сдержать.
"Нотаций больше от меня не услышишь, как нравится, так и живи..." Нубар
прибрала в доме, сготовила, привела все в порядок, и они молча ушли. А Самур
в тот день от злости ни печь не топил, ни свет вечером не зажег. Наутро он
подошел на улице к невестке и сказал, чтоб больше они к нему не ходили, а
вернувшись домой, увидел Хашима; брат сердито расхаживал по айвану. "Это дом
моего отца! - сказал он Самуру. - Понимать должен. Пока я жив, в доме будет
и свет гореть, и еда в казане вариться, все будет как положено - это мой
долг... И матери я, когда помирала, слово дал. Обещал, пока не встанешь на
ноги, голодным тебя не оставлю. Другое дело - взрослый был бы, тогда сам о
себе думай. Вот кончишь школу, посмотрим..."
В тот вечер, уже все сказав, Хашим долго расхаживал по айвану, но Самур
ни слова не сказал брату, потому что не хотелось ему ничего говорить, потому
что не было уже ни гнева, ни ярости, будто он уже сбросил тогда Хашима с
айвана, а повторять это не было у него ни малейшего желания...
С тех пор как Хашим переехал, Самур иногда скучал, иногда - чаще всего
по ночам - вдруг начинал тосковать; нападали кошмары, и он до утра не гасил
свет. Но случалось, что даже при свете лампы ему чудились мамины глаза; два
глаза, но они смотрели отовсюду, любящие, ласковые, и Самур плакал навзрыд,
с головой забившись под одеяло. В такие минуты - только в такие минуты - и
брат вдруг начинал казаться ему родным, близким; глядя в глаза матери, Самур
видел его глаза они были так похожи, - тогда, позабыв про мать, он плакал,
жалел брата, сброшенного с айвана... Но, слава богу, все это было лишь
ночью. Днем Самур снова становился независимым, свободным, шел в школу,
насвистывая, с сигаретой в зубах - демонстрируя перед всей деревней эту свою
свободу и независимость...

2

Хашим сдержал слово. Даже, когда Самур, окончив десятый класс, поехал в
Баку поступать в институт, старший брат не стал делать никаких наставлений.
Положил ему в карман деньги: "Езжай, чем черт не шутит, хотя я лично
совершенно уверен: с институтом у тебя не выйдет..."
Но оказалось, что поступить в институт намного проще, чем добывать
разные справки, в июльскую жару мотаться в район - в фотографию или ловить
директора, то и дело уезжавшего торговать на базаре, - аттестат подписать.
На экзаменах Самур ни капельки не волновался, а положив в карман
выписку из приказа, ни капельки не обрадовался. Получив выписку из приказа о
зачислении, он прямо из института направился на базар, потому что
единственный знакомый ему в этом городе человек днем всегда находился на
базаре (Алекпер окончил в прошлом году школу и теперь торговал на одном из
бакинских рынков, Самур и поселился у него); каждый вечер они пропускали по
кружечке в пивной, недалеко от Алекперова дома, а уже часов в десять по