"Чингиз Торекулович Айтматов. Материнское поле" - читать интересную книгу автора

- Эй, косматая, вот мы тебе!
Но я увертывалась, убегала по арыкам.
Рыжие отары овец проходили здесь день за днем, курдюки колыхались в
пыли, как град, стучали копыта. Гнали овец черные охрипшие пастухи. Потом
шли кочевья богатых аилов с караванами верблюдов, с бурдюками кумыса,
притороченными к седлам. Девушки и молодайки, разнаряженные в шелка,
покачивались на резвых иноходцах, пели песни о зеленых лугах, о чистых
реках. Дивилась я и, позабыв обо всем на свете, долго бежала за ними. "Вот
бы и мне когда такое красивое платье и платок с кистями!" - мечтала я,
глядя на них, пока они не скрывались из виду. Кем была я тогда? Босоногой
дочкой батрака - джатака. Деда моего оставили за долги пахарем, так и пошло
в нашем роду. Но хотя никогда не носила я шелкового платья, выросла
приметной девушкой. И любила смотреть на свою тень. Идешь и поглядываешь,
как в зеркало любуешься... Чудная была я, ей-богу. Лет семнадцать мне было,
когда на жатве я и встретила Суванкула. В тот год он пришел батрачить с
Верхнего Таласа. А я и сейчас закрою глаза - и точь-в-точь вижу его, каким
он был тогда. Совсем молодой еще, лет девятнадцати... Рубахи на нем не
было, ходил, накинув на голые плечи старый бешмет. Черный от загара, как
прокопченный; скулы блестели, как темная медь; с виду казался он худым,
тонким, но грудь у него была крепкая и руки словно железные. И работник он
был - такого не скоро сыщешь. Пшеницу жал легко, чисто, только слышишь
рядом, как серп звенит да колосья подрезанные падают. Бывают такие люди -
любо смотреть, как работают. Вот и Суванкул был таким. На что я считалась
быстрой жницей, а всегда отставала от него. Далеко уходил вперед Суванкул,
потом, бывало, оглянется и вернется, чтобы помочь мне сравняться. А меня
это задевало, я сердилась и гнала его:
- Ну, кто тебя просил? Подумаешь! Оставь, я и сама управлюсь!
А он не обижался, усмехнется и молча делает свое. И зачем я сердилась
тогда, глупая?
Мы всегда первыми приходили на работу. Рассвет только-только
наливался, все еще спали, а мы уже отправлялись на жатву. Суванкул всегда
ожидал меня за аилом, на тропинке нашей.
- Ты пришла? - говорил он мне.
- А я думала, что ты давно ушел, - отвечала я всегда, хотя знала, что
без меня он никуда не уйдет.
И потом мы шли вместе.
А заря разгоралась, золотились первыми самые высокие снежные вершины
гор, и ветер со степи струился навстречу синей-синей рекой. Эти летние зори
были зорями нашей любви. Когда мы шли с ним вдвоем, весь мир становился
иным, как в сказке. И поле - серое, истоптанное и перепаханное -
становилось самым красивым полем на свете. Вместе с нами встречал
восходящую зарю ранний жаворонок. Он взлетал высоко-высоко, повисал в небе,
как точка, и бился там, трепыхался, словно человеческое сердце, и столько
раздольного счастья звенело в его песнях...
- Смотри, запел наш жаворонок! - говорил Суванкул.
Чудно, даже жаворонок был у нас свой.
А лунная ночь? Быть может, никогда больше не повторится такая ночь. В
тот вечер мы остались с Суванкулом работать при луне. Когда луна, огромная,
чистая, поднялась над гребнем вон той темной горы, звезды в небе все разом
открыли глаза. Мне казалось, что они видят нас с Суванкулом. Мы лежали на