"Л.Аккерман. Лики любви " - читать интересную книгу автора

Сейчас Ева сидит на поляне среди распускающихся цветов, греясь в лучах
ласкового солнца, и только одно желание наполняет все ее существо - желание
разделить эту радость со всем миром. Кто знает, окажись рядом та девочка из
давнего воспоминания, сощурившая свои невинные глаза, наморщив свой
маленький нос в гримасе злобы (теперь уже, бесспорно, взрослая женщина) не
наморщила бы она также нос, не сощурила бы глаза в своем нелепом,
эгоистичном желании запереть солнце от всего мира, укрыть его ото всех
жадных тел, заставив его светить только ей одной.

Замкнутый мир

Мой дорогой читатель, в предыдущей главе я обрисовал детство Евы, ибо,
затеяв свой рассказ о нашей героине, я просто не мог (не как писатель,
ищущий в том прекрасном времени истории, достойные того, чтобы их вспомнили,
вынесли из пучин ненасытного хищника-времени и заставили ожить, как бы вновь
повториться в воображении каждого, кто прочтет о них на всетерпящих
страницах, призванных сохранить их для вас, но прежде всего как человек,
знающий жизнь и то, что придает ей ее собственную форму, и именно об этом
мне хотелось бы вам рассказать) упустить этот важный период.
Безусловно, жизнь в своем безликом, но фундаментальном определении
представляет собой, если говорить о ее протяженности во времени, наше
существование от рождения до смерти, и, приняв такое понятие, под жизнью мы
можем подразумевать определенное состояние тела (отвлечемся на время от
души - возможно хоть тогда нам удастся прийти к полному согласию, не
вдаваясь в метафизику). Но это безликое (и крайне механическое) определение
вряд ли может быть нами воспринято всерьез, ибо людям - единственным
существам на земле, осознающим свое существование, а также наделенным особой
энергией, которой они к тому же научились управлять (разумеется, я говорю
про душу), жизнь, к моменту, когда они начинают о ней задумываться как о
чем-то абстрактном, о чем-то, что хоть и связано с ними путами памяти и
опыта, но, тем не менее, присуще и другим людям, и животным, и даже
растениям, к этому моменту жизнь приобретает лицо. В этом, на мой взгляд, и
таится суровое препятствие к пониманию истоков нашей жизни, истоков, далеких
от материи и свойственного ей увядания. К тому моменту, когда наша жизнь
обретает лицо (и вам, смею предположить, как и мне, доводилось угадывать его
очертания в лице человека, жизненный путь которого вы пытались разгадать),
мы еще чувствуем себя вне материи, но наблюдение и, в конечном итоге, то
механическое понятие, к которому мы рано или поздно приходим, силясь
обозначить жизнь как явление, жизнь без конкретного лица, мы почти
отождествляем себя с материей, которая преходяща. Осознание этого, ощущение
себя чем-то, что рано или поздно исчезнет, что должно исчезнуть (ибо этому
мы начинаем находить неправдоподобно частые доказательства), шокирует и
ранит, но что хуже - оно обязательно выводит нас из столь уютного и столь
свойственного человеку, не отдалившемуся от себя и не потерявшему свою суть,
ощущения гармонии, и многим (увы, я видел тому примеры) так и не удается
вновь вернуться в лоно бескрайней вселенной, не ограниченной в своей
существовании формой преходящей материи. И в этом состоянии мы делаем еще
один вывод, отречься от которого бывает еще сложнее, чем вернуться к
гармонии, - мы отождествляем себя со своей жизнью (которая, смею напомнить,
к этому моменту уже обрела свое лицо), и множество путей, предстающим перед