"Василий Аксенов. Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках" - читать интересную книгу автора

изнемогающий от недоплат и мизерных снабжений; в общем, все твердили одно:
да ведь это же про нас поет Вертикал, это нас обложили какие-то жирные,
хвостатые и рогатые, не вырваться от них никогда, даже детей не жалеют -
"кровь на снегу и пятна красные флажков"... Всем почему-то льстило примкнуть
к загнанным волкам, а не к отрыгивающим своей чертовщиной охотникам. Вот
чего партия полностью не учла - жажды волчьей воли, вот оттого и покатилась
безостановочно вниз. Поневоле приходили к выводу: это Вертикал всю нашу
твердыню раскачал - но было уже поздно. Основатель нашей партии однажды
высказался, и фраза сия подвешена была во всех почтовых отделениях державы:
"Социализм без почт, телеграфа, машин - пустейшая фраза" - однако не
упомянул вождь в своей мудрости кассетных магнитофончиков, и вот результат -
разгул магнитиздата.
Львиный народ без всяких исповедальных всхлипов понимал, о чем поет
Вертикал. Его тут вообще-то давно зачислили в свои, а потому на комплименты
не растекались, а просто показывали барду большие пальцы. Девушки племени,
конечно, оказались щедрее и потому сгруппировались вокруг хрипатого Орфея,
как бы предлагая ему сделать выбор. Была уже полная черных чернил
черноморская ночь, когда к нему запросто придвинулась Милка Колокольцева в
своем фирменном бикини: "Ты молоток, Влад!" В чернилах этой черноты,
конечно, еще роились небольшие источники света: догорающий костер, пламеньки
зажигалок и спичек, блуждающие фонарики; что еще забыли - да ну, Луну!
Последняя ядреной тыквой стояла в небе и колебалась в воде, снабжая всю эту
черноту удивительной прозрачностью.
"Хочешь, покажу тебе наш "тронный зал"? - предложила Милка. - Через
неделю там состоится моя коронация".
Он пошел за ней без особой охоты. Ну вот, еще одна жаждет потрахаться с
бардом, чтобы в Москве на фрондерских сборищах о ней заговорили. Она
вообще-то давно ему нравилась как дерзкой фигурой, так и загадочно
посвечивающими глазами. Почему-то он был уверен, что когда-нибудь между ними
разыграется настоящий роман, однако сейчас, получив приглашение в "тронный",
то есть в какую-то пещеру отвесной скалы, он почувствовал разочарование.
Значит, просто о заурядном пистоне идет речь? В этой бухте, очевидно, бытует
лозунг "стакана воды", как это было в большевистских ячейках Двадцатых, а
сейчас практикуется в левых коммунах Запада. Влад вообще-то не возражал
против подобных утех, но все же предпочитал, чтобы они возникали вокруг
какого-нибудь романтического сумасбродства. По этому поводу престарелая
коллега по театру Раиса Ларская ему однажды сказала: "В тебе, Владка, есть
что-то от Маяковского. Тот в любой сикухе искал магнитно-трагические
призывы".
"Галерея" действительно напоминала руины античных галерей, тем более
что вековая работа камнепадов соорудила тут три подобия арок, из-под которых
открывался перехватывающий дыхание, хотя отчасти чрезмерно туристический
обзор. Под одной из этих арок они уселись на гладкий, словно отполированный
камень. Милкины коленки отсвечивали луну. Белую маечку приподнимали грудки;
особенно классно это получалось, когда она чуть-чуть потягивалась, закидывая
руку на затылок. "Ну что ж, - подумал Влад, - нельзя же бросить тень на
Таганку. Таганка, ты знаешь, что это ради тебя, моя Таганка". И он положил
ладонь на Милкино колено. Сладостное чувство, возникшее от этого движения,
заставило и его вторую ладонь прикоснуться к девушке, вернее, прилепиться к
ее бедру. Жаль, что нет еще одной ладони. Третья ладонь отнюдь не помешала