"Борис Акунин. PSTD" - читать интересную книгу автора

пункт. И пробился. Как видите, я генерал-полковник, хоть и стопроцентный
русак. Отец - Емельян Патрикеевич, мать - Арина Святогоровна".
Врач проницательно посмотрел генералу в глаза. "Я вижу, что вы
говорите правду. Ладно, тогда давайте двигаться дальше, в пятидесятые.
Время было трудное, борьба с космополитизмом, дело русских
врачей-вредителей. Наверняка это коснулось и вашей семьи?" - "Конечно
коснулось. Но меньше, чем других. Дедушке профессору пришлось, конечно,
посидеть, но недолго. Бабушке однажды на рынке плюнули в лицо. Меня в
училище обзывали наймитом мирового славянства" и раз пытались устроить
темную, но я сумел постоять за себя". - "Значит, и тут ничего... А где вы
были во время войны?" - "В оккупации, мы же со Смоленщины. Но я был совсем
маленький, ничего не помню".
Соломон Борисович заглянул в карту, весь вдруг как-то напрягся и стал
удивительно похож на хищную клювастую птицу. "Так-таки ничего? - вкрадчиво
повторил он. - Но во время освобождения вам было уже семь лет. Это
странно. Очень странно". - "Самому странно. Очевидно, у меня поздно стали
воспоминания формироваться. Время голодное, витаминов не хватало".
Но доктор уже не слушал - чиркал что-то ручкой в блокноте.
"Наша проблема там, - азартно сказал он. - Девяносто четыре процента
патогенных психотравм генерированы в раннем предпубертате. Придется
прибегнуть к гипнозу".
Он включил кассету с записью журчащей воды, закачал у лежащего
генерала перед глазами блестящим брелком. "Расслабьтесь, ни о чем не
думайте, смотрите на искорки". Генерал честно попытался расслабиться, но
выходило плохо - ведь всю жизнь приучал себя к собранности.
"С кем вы жили в оккупации? С родителями?" - "Я сирота. Родители
умерли рано, я их не помню. Я жил с бабушкой по материнской линии". - "Как
она вас называла?" - "Алькой", - улыбнулся генерал.
Мягким старушечьим голосом Соломон Борисович засюсюкал: "Для, Алечка,
внучек, проснись. Это я, твоя бабуля, пора вставать".
Генерал поневоле хмыкнул - до такой степени носатый доктор был не
похож на покойную бабу Мотрю, но в следующий миг вдруг случилось чудо.
Пространство замутилось, подернулось пленкой, стало совсем темно, и
остался только зовущий голос...
"Аля, Алечка, проснись. Вставай скорей, беда!"
Шестилетний Алька открыл глаза и захныкал. За окнами было
темным-темно. Откуда-то из ночи доносились крики, шум выстрелов. Мама
испуганно куталась в платок. Отец, заведующий сельской рюмочной, был
бледен и весь дрожал.
Картавый механический голос, многократно усиленный динамиками, вещал:
"Жители Петговки, жители Петговки, ваша дегевня выбгана евгейским
командованием как объект для акции возмездия. Вы дали пгибежище
пагтизанам. Ваши дома будут сожжены. Выходите на площадь и ничего не
бойтесь". Время от времени механический голос умолкал, и тогда доносилось
зловещее завывание "Хава-Нагилы".
Алька был маленький, но страшное слово "каратели" уже знал. У него
застучали зубы.
"Надо спрятаться в подпол", - сказала баба Мотря. "Если из дома никто
не выйдет, устроят обыск, - скороговоркой произнесла мама. - Найдут и
вытащат. Или закидают гранатами. Солдатня вся пьяная, озверелая. Бери