"Борис Акунин. Квест-3: Level 2. Ректорий" - читать интересную книгу автора

Напротив дома у тротуара стоял синий фургон с рекламой "Пейте "Ижевский
источник", самую радиоактивную из минеральных вод!"
Дворник лениво подбирал совком с мостовой конские яблоки.
В киоск Адресного бюро общества "Долой неграмотность" стояла терпеливая
очередь.
День понемногу шел на убыль, но до вечера было еще далеко.
Вроде бы и многое удалось выяснить во время первой вылазки, а
зацепиться пока не за что.
Зачем все-таки Ротвеллер велел запомнить имя "Ломоносов"? Что это
значит: "загляните в Ломоносова?" Норд не только заглянул в него, а даже
выучил наизусть все творения Михаила Васильевича, загрузив этим тяжелым
грузом изрядную часть своего мозга. Но что толку?
Никакого отношения к проблематике гениальности сочинения Ломоносова не
имеют. Чем он, собственно говоря, прославился? Ввел в употребление
химические весы, заложил основы количественного анализа, подверг сомнению
флогистонную теорию горения, сформулировал и доказал Закон сохранения массы,
основал Московский университет. Делал картины из стеклянной мозаики. Заложил
основы российского стихосложения.
Выдрессированная самсонитом память немедленно поволокла из своих
тайников громоздкие цитаты - ни к селу ни к городу: "Неправо о вещах те
думают, Шувалов, которые стекло чтут ниже минералов". "На запад смотрит
грозным оком сквозь дверь небесну дух Петров". Чушь! Мысли о Ломоносове надо
гнать прочь.
Как все-таки проникнуть в Институт? Давно известно, что самый лучший
способ защитить секретный объект - упрятать его под землю. Через стену можно
перелезть, над высокой горой - пролететь на аэроплане или дирижабле, но
попасть или хотя бы заглянуть в хорошо охраняемый бункер невозможно.
В бесплодных терзаниях доктор провел остаток дня, так ничего и не
придумав.
Айзенкопф долго возился у себя в комнате, потом появился, но тут же
ушел, объявив, что отправляется на рекогносцировку окрестностей, а Норду
следует оставаться и ждать "ее сиятельство".
Стемнело. Внизу зажглись нечастые, тусклые фонари. Улица Герцена
опустела, автомобили по ней почти не ездили.
Зоя вернулась в половине девятого, совершенно преобразившаяся.
Красный платок, мешковатая юбка, юнгштурмовка и грубые башмаки исчезли.
Перед Гальтоном стояла элегантная барышня-тростинка в чем-то
переливчато-шуршащем, да на каблучках, да в затейливой шляпке.
- Вот теперь я выгляжу, как настоящая москвичка весенне-летнего сезона
1930 года. В Москве, в отличие от Минска, "комстиль" уже не в моде. Смотри,
я настоящая "совмодница". - Ее лицо светилось, глаза блестели. - Прилично
одеться здесь трудно, но можно. Я теперь все-все знаю. Зашла в бывший
"Мюр-Мерилиз", но там ничего хорошего нет. Спасибо, женщины научили. На
Петровке у спекулянта купила румынские туфли. Сарафан дионезовый, сделан в
Одессе, меня честно предупредили, но очень милый. А маркизетовая блузка
вообще прелесть, правда? Шляпка варшавская. Ах, какая я дура, что
послушалась идиота Айзенкопфа и не взяла с собой шелковые чулки!
- Сомневаюсь, что на пароходе "Европа" ты вышла бы на палубу в
румынских туфлях и шляпке из Варшавы, - сказал Гальтон, которому Зоя
нравилась в любом наряде, а больше всего - вообще без наряда.