"Рюноскэ Акутагава. Носовой платок" - читать интересную книгу автора

не только Японии. Это облегчило бы взаимопонимание между народами Европы и
Америки и японским народом, что весьма ценно. И, возможно, способствовало
бы делу международного мира. Профессору уже давно хотелось взять на себя,
так сказать, роль моста между Востоком и Западом. Поэтому тот факт, что
жена, фонарь-гифу и представленная этим фонарем японская культура
гармонически сочетались у него в сознании, отнюдь не был ему неприятен.
Это чувство удовлетворения профессор испытывал уже не в первый раз,
когда вдруг заметил, что, хотя он продолжал читать, мысли его ушли далеко
от Стриндберга. Он сокрушенно покачал головой и опять со всем прилежанием
уставился в строчки мелкой печати. В абзаце, за который он только что
принялся, было написано следующее:
"...Когда актер находит удачное средство для выражения самого
обыкновенного чувства и таким образом добивается успеха, он потом уже,
уместно это или неуместно, то и дело обращается к этому средству как
потому, что оно удобно, так и потому, что оно приносит ему успех. Это и
есть сценический прием..."
Профессор всегда относился к искусству, в частности к сценическому, с
полным безразличием. Даже в японском театре он до этого года почти не
бывал. Как-то раз в рассказе, написанном одним студентом, ему попалось имя
Байко. Это имя ему, профессору, гордившемуся своей эрудицией, ничего не
говорило. При случае он позвал этого студента и спросил:
- Послушайте, кто такой этот - Байко?
- Байко? Байко - актер театра Тэйкоку в Маруноути. Сейчас он играет
роль Мисао в десятом акте пьесы "Тайкоки", - вежливо ответил студент в
дешевеньких хакама.
Поэтому и о различных манерах игры, которые Стриндберг критиковал
своим простым и сильным слогом, у профессора собственного мнения совсем не
имелось. Это могло интересовать его лишь постольку, поскольку
ассоциировалось с тем, что он видел в театре на Западе во время своей
заграничной командировки. По существу, он читал Стриндберга почти так же,
как читает пьесы Бернарда Шоу учитель английского языка в средней школе,
выискивая английские идиомы. Однако так или иначе, интерес есть интерес.
С потолка веранды свисает еще не зажженный фонарь-гифу. А в плетеном
кресле профессор Хасэгава Киндзо читает "Драматургию" Стриндберга. Думаю,
судя по этим двум обстоятельствам, читатель легко представит себе, что
дело происходило после обеда в длинный летний день. Но это вовсе не
значит, что профессор страдал от скуки. Сделать из моих слов такой вывод -
все равно что намеренно стараться истолковать превратно чувства, с
которыми я пишу... Но тут профессору пришлось прервать чтение Стриндберга
на полуслове, - чистым наслаждениям профессора помешала горничная,
доложившая вдруг о приходе посетителей. Как ни длинен день, люди, видимо,
не успокоятся, пока не уморят профессора делами...
Отложив книгу, профессор взглянул на визитную карточку, поданную
горничной. На картоне цвета слоновой кости было мелко написано: "Нисияма
Токуко". Право, он как будто раньше с этой женщиной не встречался. У
профессора был широкий круг знакомств, и, вставая с кресла, он на всякий
случай перебрал в уме все вспомнившиеся ему имена. Однако ни одно
подходящее не пришло ему в голову. Тогда профессор сунул визитную карточку
в книгу вместо закладки, положил книгу на кресло и, беспокойно оправляя на
себе легкое кимоно из шелкового полотна, опять мельком взглянул на