"Даниил Натанович Аль. Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда) " - читать интересную книгу автора

быть смех в реконструктивный период?!
Вахмитоненко, однако, сравнением с тем строгим гражданином нисколько
не смутился.
"Во-первых, - сказал он, - одно дело - реконструктивный период, а
другое дело - война. А во-вторых... - Тут он нехорошо сказал, жестоко: - У
вас, лейтенант Зотов, в декабре мать умерла, а в мае вы уже Ильфа с
Петровым вспоминаете!.."
Постепенно Вахмитоненко нас одолел. Мы старались в комнате громко не
разговаривать и не смеяться. Отдыхали иногда во время работы, чтобы мозги
проветрить, но тихо. Кто на табуретку, сбоку от себя, карманные шахматы
положит и перекинется парой "блицев" с соседом, кто, если работа
позволяет, книжку под столом почитает, кто письмишко домой настрочит.
В свободные часы бродили мы и кучками, и врозь по территории
мясокомбината, по пустынному Московскому шоссе. Больше в сторону Средней
Рогатки. В сторону передовой, к Пулкову, ходили реже. Часто уж больно
падали там снаряды и мины - не отдохнешь как следует.
У меня было свое любимое место для прогулок. Сразу за мясокомбинатом,
справа от шоссе, находился поселок - одноэтажные деревянные домики
предвоенной постройки. До сентября сорок первого в них жили рабочие и
служащие мясокомбината. Теперь здесь было пусто. Жители эвакуировались.
Для размещения воинских частей, отведенных на отдых с передовой, хлипкие
дощатые домики не годились.
К обезлюдевшему этому поселку меня влекла, как говорится, неведомая
сила. Я любил заходить в его пустые дома. В каждом из них оставались
свидетельства довоенной, мирной жизни, не выметенные вьюгами прошедшей
зимы и ни на что не пригодившиеся многим и многим заглядывавшим сюда.
Почти в каждом пустом домике валялись на полу покоробленные детские
книжки. То и дело на глаза попадались обломки игрушек, резиновые
куклы-пищалки, белые чернильницы-"непроливайки". Везде можно было видеть
вороха разноцветных лоскутов - обрывки старых платьев, штанов,
трикотажного белья. Тут и там блестели на полу черепки разбитой посуды...
Каждый раз мое воображение рисовало простенькую обстановку, которая
служила здесь людям. Круглый стол, накрытый полотняной скатертью - желтой,
зеленой или розовой, но обязательно в большую клетку. Несколько рыжих
стульев с прямыми, чуть накрененными назад спинками. Такого же цвета
буфет, во всех дверцах которого торчит по ключу. На полочках за полосками
простого зеленого стекла видны в буфете белые чашки, фарфоровые кружки,
украшенные большими цветами, граненые рюмки. На стене, напротив стола,
ходики. Однажды я нашел крашенную в зеленый цвет и отлитую в форме еловой
шишки гирьку. В одном из углов комнаты виделся мне детский уголок с
игрушками, кроваткой, с неизбежным низкорослым стульчиком с круглой дырой
посередине. А на маленьком столике между буфетом и окном стоял, надо
думать, патефон. Рядом с ним лежала стопка пластинок. Я даже знал, какие
именно. Не так уж много пластинок и было в обороте...
Незатейливый, скромный этот быт казался теперь верхом уюта и
благополучия. Шутка сказать, жить без войны! Понять, какое это счастье,
можно было только теперь, когда оно кончилось... Здесь, в этих домиках,
среди лоскутков и обломков вчерашнего дня, по-особому остро накатывалось
на меня смешанное чувство тоски и радости. Тоски по ушедшему времени и
радости по поводу хотя бы такой с ним встречи. За этим чувством,