"Император Николай II и его семья" - читать интересную книгу автора (Жильяр Пьер)

Глава XII. Император Николай II Верховный Главнокомандующий. Приезд Цесаревича в Ставку. Поездки на фронт (сентябрь-декабрь 1915 г.)

Великий Князь Николай Николаевич покинул Ставку 7 сентября, т. е. два дня спустя по прибытии Государя. Он уехал на Кавказ, взяв с собою генерала Янушкевича, который незадолго до того был заменен в должности начальника штаба Верховного Главнокомандующего генералом Алексеевым. Это назначение было очень хорошо принято в военных кругах, которые возлагали величайшие надежды на этого генерала. В самом деле, ему принадлежал план осенних операций 1914 года в Галиции, и он только что доказал еще раз свои военные дарования в должности Главнокомандующего северо-западным фронтом. Задача, которая на него возлагалась, была чрезвычайно тяжела, ибо вследствие неудержимого продвижения немцев русская армия находилась в очень критическом положении, и решения, которые надлежало принять, имели исключительное значение. С самого начала Государь всецело предоставил генералу Алексееву руководство военными действиями, лично довольствуясь лишь тем, что покрывал его своим авторитетом и принимал ответственность за все его начинания.

Несколько дней после принятия Николаем II Верховного командования положение внезапно ухудшилось. Немцам, сосредочившим крупные силы к северо-западу от Вильны, удалось прорвать русский фронт. Их кавалерия стала работать в тылу армии и угрожать перерывом ее сообщений. 18 сентября русская армия, казалось, была накануне страшного поражения. Однако, благодаря умелым распоряжениям, выдержке и героизму войск, несчастие было предотвращено. Это было последнее усилие немцев, которые сами выбились из сил. С первых же дней октября русские в свою очередь одержали успех над австрийцами. Мало-помалу громадный фронт вновь приобрель прочность, и обе стороны стали окапываться.

Это был конец долгого отступления, начавшегося в мае месяце. Несмотря на все, немцы не достигли решительного результата; русская армия покинула значительную территорию, но повсюду избежала окружения неприятелем.

Государь вернулся 6 октября на несколько дней в Царское Село, и было решено, что Алексей Николаевич вновь поедет с ним в ставку, так как ему очень хотелось показать войскам Наследника. Государыня покорилась этой необходимости; она понимала, как Государь страдал от своего одиночества; в самые тяжелые дни своего существования он был лишен своей высшей радости — семьи. Она знала, какую поддержку он почерпнет в присутствии своего сына. Но сердце ее обливалось кровью при мысли об отъезде Алексея Николаевича; это была его первая разлука с ней, и можно себе представить, какую жертву приносила эта мать, не расстававшаяся со своим ребенком ни на минуту без тревожной мысли, увидит ли она его вновь живым!

Мы ухали 14 октября в Могилев. Императрица и Великие Княжны провожали нас на вокзал. Когда я прощался с ней, Ее Величество просила меня писать ей ежедневно, чтобы сообщать известия об Алексее Николаевиче. Я обещал ей добросовестно исполнять ее желание во все время нашего отсутствия.

На следующий день мы остановились в Режице, где Государь хотел сделать смотр войскам, отведенным с фронта и расквартированным в окрестностях. Все эти полки принимали участие в тяжелой кампании в Галиции и на Карпатах, и их состав два или три раза почти полностью возобновлялся. Но несмотря на понесенные ими ужасные потери, они прошли перед Государем с удивительным подъемом. Правда, они были на отдыхе уже несколько недель и успели оправиться от усталости и лишений. Это был первый смотр Царя войскам после принятия им верховного командования. Таким образом, они видели в нем одновременно Царя и главнокомандующего. После смотра Государь подошел к солдатам и вступил в простой разговор с некоторыми из них, расспрашивая их о жестоких боях, в которых они участвовали. Алексей Николаевич шаг за шагом следовал за отцом, слушая со страстным интересом рассказы этих людей, которые столько раз видели близость смерти. Его обычно выразительное и подвижное лицо было полно напряжения от усилия, которое он делал, чтобы не пропустить ни одного слова из того, что они рассказывали. Присутствие Наследника рядом с Государем возбуждало интерес в солдатах, и когда он отошел, слышно было, как они шепотом обмениваются впечатлениями о его возрасте, росте, выражении лица и т. д. Но больше всего их поразило, что Цесаревич был в простой солдатской форме, ничем не отличавшейся от той, которую носила команда солдатских детей. Мы приехали 16 октября в Могилев, маленький городок Белоруссии очень провинциального вида, куда Великий Князь Николай Николаевич перевел ставку за два месяца перед тем, во время большого германского наступления. Государь жил в доме губернатора, построенном на высоте, господствующей над левым берегом Днепра. Он занимал в первом этаже две довольно большие комнаты, из которых одна служила ему рабочим кабинетом, а другая спальней. Он решил, что сын будет жить с ним. Походная кровать Алексея Николаевича была поставлена рядом с кроватью его отца. Я же был помещен, как и часть военной свиты Царя, в здании окружного суда, которое было отдано в распоряжение ставки. Наша жизнь сложилась следующим образом. Государь уходил каждый день в 9 1/2 часов в штаб и оставался там обыкновенно до часу дня; я же пользовался его отсутствием, чтобы заниматься с Алексеем Николаевичем в его кабинете, где мы должны были располагаться ввиду недостатка помещений. Завтрак подавался в большой зале губернаторского дома. За ним собиралось ежедневно до тридцати приглашенных. Среди последних находился генерал Алексеев, его главные сотрудники, начальники всех союзных военных миссий, свита и некоторые офицеры, находившиеся проездом в Могилеве. После завтрака Государь разрешал срочные дела, после чего, около трех часов, мы выезжали на прогулку в автомобиле. Отъехав на известное расстояние от города, мы останавливались, выходили и около часа гуляли пешком по окрестностям. Одной из любимых целей наших поездок был красивый сосновый лес, окружающий деревушку Салтановку, где 29 июля 1812 г. произошло столкновение маршала Даву с войсками генерала Раевского.[43] Часовня, построенная на берегу пруда неподалеку от старой мельницы, указывает место, где был центр сопротивления русских.

По возвращении с прогулки Государь вновь принимался за работу, а Алексей Николаевич готовил в кабинет отца уроки к следующему дню. Однажды в то время, как я по обыкновению был при нем, Государь, обернувшись ко мне с пером в руках, внезапно прервал мое чтение словами:

— Если бы кто-нибудь мне сказал, что придет день, когда я подпишу объявление войны Болгарии, я счел бы такого человека безумцем. И вот, однако, день этот настал. Но я подписываю это скрепя сердце, так как убежден, что болгарский народ обманут своим королем и что большая часть его сохраняет привязанность к России. Сознание племенного единства скоро пробудится в нем, и он поймет свое заблуждение, но будет поздно!

Этот случай показывает всю простоту нашей жизни в ставке и интимность, созданную совершенно исключительными обстоятельствами, в которых я находился.

Государь пожелал осмотреть войска в сопровождении Наследника, и мы отправились 24 октября в армию. На следующее утро мы прибыли в Бердичев, где в наш поезд сел главнокомандующий юго-западным фронтом генерал Иванов. Несколько часов спустя мы были в Ровно. В этом городе помещался генерал Брусилов со своим штабом, и мы должны были отправиться с ним к месту расположения войск. Мы тотчас же сели в автомобили, ибо приходилось проехать более двадцати верст. При выезде из города к нам присоединился отряд аэропланов, который провожал нас до той минуты, когда мы увидели длинные серые ряды войск, построенных позади леса. Минуту спустя мы подъехали. Государь с Цесаревичем прошел пешком по всему фронту, затем части прошли одна за другой перед ним. Вслед за этим он приказал выступить вперед офицерам и солдатам, представленным к награде, и сам вручил Георгиевские кресты. Когда окончилась эта церемония, уже наступила ночь. На возвратном пути, узнав от генерала Иванова, что неподалеку находится передовой перевязочный пункт, Государь решил прямо проехать туда. Мы въехали в густой лес и вскоре заметили небольшое здание, слабо освещенное красным светом факелов. Государь, сопутствуемый Алексеем Николаевичем, вошел в дом, подходил ко всем раненым и с большой добротой с ними беседовал. Его внезапное посещение в столь поздний час и так близко от линии фронта вызвало изумление, выражавшееся на всех лицах. Один из солдат, которого только что вновь уложили в постель после перевязки, пристально смотрел на Государя, и когда последний нагнулся над ним, он приподнял единственную свою здоровую руку, чтобы дотронуться до его одежды и убедиться, что перед ним действительно Царь, а не видение. Алексей Николаевич стоял немного позади своего отца, глубоко потрясенный стонами, которые он слышал, и страданиями, которые угадывал вокруг себя.

Мы вернулись в наш поезд, который тотчас проследовал на юг. На следующее утро мы проснулись в Галиции; ночью мы проехали бывшую границу Австрии. Государь желал поздравить войска, которые, благодаря чудесам храбрости и несмотря на недостаток оружия и снарядов, все же удержались на неприятельской территории. Мы покинули железную дорогу в Богдановке и постепенно поднялись на плоскогорье, где были собраны части от всех полков армии генерала Щербачева. По окончании церемонии, несмотря на представления окружающих, Государь посетил Печерский полк, расположенный на расстоянии пяти километров от передовых окопов в месте, доступном для огня неприятельской артиллерии. После этого мы вернулись к автомобилям, которые были оставлены в лесу, и направились к армии генерала Лечицкого, находившейся в 50 километрах оттуда. На возвратном пути нас застигла ночь; густой туман покрывал поля; мы заблудились, и нам дважды пришлось поворачивать назад. Наконец после долгих блужданий нам удалось выбраться к полотну железной дороги, но мы находились в 25 километрах от места, где нас ожидал наш поезд… Два часа спустя мы выехали в ставку.

Государь вынес из своего осмотра наилучшее впечатление. Он впервые вошел в непосредственное соприкосновение с войсками и был счастлив удостовериться лично, почти на самой линии огня, в хорошем состоянии полков и превосходном настроении, которое их одушевляло.

Мы вернулись в Могилев 27 октября вечером, а на следующее утро Ее Величество и Великие Княжны в свою очередь прибыли в ставку. Государыня с дочерьми останавливалась во время путешествия во многих городах Тверской, Псковской и Могилевской губерний для посещения военных госпиталей. Они пробыли с нами три дня в Могилеве. Затем вся семья выехала обратно в Царское Село, где Государь должен был пробыть несколько дней.

На предыдущих страницах я долго распространялся о первом путешествии Государя с Наследником. Чтобы избегнуть скучных повторений, я ограничусь в дальнейшем рассказе лишь краткими указаниями о наших поездках в армию в течение ноября.

Мы покинули Царское Село 9 ноября; 10 мы были в Ревеле, где Царь посетил отряд подводных лодок, который только что вернулся из плавания. Суда были покрыты толстым слоем льда, как сверкающей чешуей. Тут же находились две английских подводных лодки, которые ценою огромных усилий проникли в Балтийское море. Им удалось уже потопить некоторое количество немецких судов. Государь передал Георгиевские кресты командирам этих лодок.

На следующий день в Риге, которая представляла собой как бы бастион, вдававшийся вглубь немецкого расположения, мы провели несколько часов среди удивительных сибирских стрелковых полков, которые считались одними из лучших воинских частей русской армии. Они молодецки прошли пред Государем, отвечая на его приветствие установленным возгласом «Рады стараться, Ваше Императорское Величество!» и восторженно провожая его неудержимыми кликами.

Несколько дней спустя мы были в Тирасполе, маленьком городке в ста километрах на северо-запад от Одессы, где Государь сделал смотры частям войск генерала Щербачева. По окончании смотра Царь пожелал лично отдать себе отчет в потерях, понесенных войсками, и через командиров полков приказал, чтобы те, кто находился в рядах с начала кампании, подняли руку. Приказ был отдан, и только несколько рук поднялось над этой тысячной толпой; были целые роты, в которых никто не шевельнулся… Этот случай произвел очень глубокое впечатление на Алексея Николаевича; в первый раз жизнь столь непосредственно показала ему весь ужас войны.

На следующий день, 22 ноября, мы прибыли в Рени, маленький городок на Дунае у границы Румынии. В нем находились большие склады, так как там была база для судов, снабжавших продовольствием, вооружением и снарядами несчастную Сербию, которая, благодаря измене Болгарии, только что подверглась австро-германскому вторжению.

На другой день недалеко от Балты, в Подолии, Государь дал смотр знаменитой кавказской кавалерийской дивизии, полки которой вновь покрыли себя славой во время этой войны. Среди них были, между прочим, кубанские и терские казаки — на высоких седлах, с длинными тонкими пиками, в мохнатых папахах, придававших им свирепый вид. Когда мы тронулись в обратный путь, эта масса кавалерии вдруг двинулась, развернулась по обе стороны дороги и понеслась галопом, взбираясь на возвышенности, спускаясь по круче оврагов, перескакивая через препятствия, и проводила нас до вокзала стремительной лавиной, в которой люди и лошади сталкивались, падали наземь. Воздух оглашался дикими криками кавказских горцев. Зрелище было одновременно величественное и страшное; тут проявлялись все дикие инстинкты этих первобытных племен.

Мы вернулись в ставку лишь 26 ноября, объехав почти весь огромный русский фронт от Балтийского до Черного моря.

Около 10 декабря мы узнали, что Государь намерен посетить гвардейские полки, которые были тогда сосредоточены на границе Галиции. Утром в день нашего отъезда, в четверг 16 декабря, у Алексея Николаевича, простудившегося накануне и схватившего страшный насморк, после сильного чихания открылось кровотечение носом. Я послал за профессором Федоровым,[44] но ему не удалось вполне остановить кровотечение. Мы пустились в путь, несмотря на это происшествие, потому что все было приготовлено для прибытия Государя. Ночью болезнь ухудшилась; температура поднялась, и больной ослабел. В три часа утра профессор Федоров, испуганный ложившейся на него ответственностью, решился послать разбудить Государя и просить вернуться в Могилев, где он мог бы в лучших условиях ухаживать за ребенком.

На следующий день мы возвратились в ставку, но состояние Цесаревича стало так тревожно, что решено было отвезти его обратно в Царское Село. Государь все же отправился в штаб, где провел два часа с генералом Алексеевым. Потом он вернулся к нам, и мы немедленно тронулись в путь. Возвращение в Царское Село было особенно тревожно, потому что силы больного быстро падали. Приходилось несколько раз останавливать поезд, чтобы сменять тампоны. В течение ночи с Алексеем Николаевичем, — которого в постели поддерживал матрос Нагорный, так как его нельзя было оставлять в совершенно лежачем положении, — дважды делались обмороки, и я думал, что это конец. К утру, однако, наступило легкое улучшение, и кровотечение уменьшилось. Мы прибыли наконец в Царское Село; было одиннадцать часов утра. Государыня в смертельной тревоге ожидала нас с Великими Княжнами на платформе вокзала. С бесконечными предосторожностями больного доставили во дворец. Наконец удалось прижечь ранку, образовавшуюся на месте маленького лопнувшего кровеносного сосуда. Государыня приписала, однако, молитвам Распутина улучшение, наступившее утром в состоянии здоровья Цесаревича; она осталась при убеждении, что ребенок был спасен благодаря его помощи.

Государь пробыл несколько дней с нами, но он спешил снова уехать, желая воспользоваться относительным затишьем на всем протяжении фронта, чтобы осмотреть войска и войти с ними в возможно более близкое соприкосновение. Его поездки на фронт удались великолепно. Его присутствие повсеместно возбуждало сильнейший энтузиазм не только среди солдат, но также и среди крестьян, которые на каждой остановке поезда толпами сбегались из окрестностей, стараясь увидеть Царя. Государь был убежден, что должен сделать все усилия, чтобы оживить в народе и в армии чувство патриотизма и привязанности к нему. Пережитые им только что часы заставляли его верить, что он этого действительно достиг, и те, кто его сопровождал, поверили в это так же, как и он. Была ли это иллюзия? Надо очень плохо понимать русский народ и не знать, насколько глубоко укоренилось монархическое чувство в мужике, чтобы не допустить, что это была действительность.