"Марк Алданов. Убийство Урицкого" - читать интересную книгу автора

даже Толстой и Амиель не составили исключения. Со всеми наивностями стиля и
мысли выдержки из дневника Леонида Каннегисера меня поражают. Было бы
напрасно искать в них логики. Решение уйти на войну сменяется с решением
уйти в монастырь; за страницами чистой метафизики приходят такие страницы,
которые жутко читать; восторг перед памятниками Феррары, перед картинами
Веронезе сменяется восторгом перед Советом рабочих и солдатских депутатов...
И на каждой странице дневника видны обнаженные нервы и слышно: "Душа из тела
рвется вон"...
Я с ним познакомился в доме его родителей на Саперном переулке и там
часто его встречал. Он захаживал иногда и ко мне. Я не мог не видеть того,
что было трагического в его натуре. Но террориста ничто в нем не предвещало.
Одна характерная сцена осталась, впрочем, у меня в памяти. Она
относится к весне 1918 года. Мы долго играли с ним в шахматы. Я жил в том
доме на Надеждинской, где помещался книжный магазин "Петрополис". Этот
своеобразный кооператив библиофилов скупал тогда книги у своих нуждающихся
участников, стараясь их не обижать, и без выгоды перепродавал их членам
кооператива, более обеспеченным материально. В ту пору в "Петрополисе"
продавалась великолепная старинная библиотека князя Гагарина, состоявшая
преимущественно из французских книг 18-го и начала 19- го столетия. Я купил
там кое-что, и приобретенные мною книги лежали у меня на столе в кабинете.
Мой гость принялся их перелистывать. Заговорив о книгах, я высказал
предположение (непроверенное мною и основанное только на их характере), что
библиотека эта принадлежала в свое время тому самому князю Гагарину,
которому приписывают, " быть может, неосновательно, " авторство анонимных
писем, бывших причиной смерти Пушкина.
Леонид Акимович изменился в лице и даже выронил на стол книгу.
" Кем это надо было быть, " сказал он, бледнея, " чтобы написать такое
письмо " о Пушкине...
И замолчал. Затем вдруг стал негромко декламировать стихи:

Свободы тайный страж, карающий кинжал,
Последний судия позора и обиды!
Для рук бессмертной Немезиды
Лемносский бог тебя сковал...

Он вообще читал плохо, как, кажется, все русские поэты (за исключением
изумительного чтеца И. А. Бунина): читал без всякого выражения,
неестественно однотонно, точно показывая, что никакая экспрессия, никакое
искусство дикции не могут ничего прибавить к красоте самих стихов. Если не
ошибаюсь, эту манеру чтения ввел Александр Блок. Но на этот раз молодой
человек читал иначе, чем всегда, " или мне теперь так кажется"
" Заметьте, " сказал Каннегисер, оборвав чтение на первом
четверостишии, " заметьте, здесь Пушкин сплоховал: в этой строфе нельзя было
рифмовать второй стих с третьим. Если третью строчку поставить на место
четвертой, выйдет гораздо сильнее... Сплоховал Пушкин, " повторил он,
усмехнувшись. " Вот как я написал бы...
И он прочел четверостишие в своей редакции. Его тон был забавен, "
усмешка, разумеется, ставила в кавычки эту поправку к Пушкину. Про себя я с
ним согласился: так действительно было сильнее [8].
Он помолчал, а затем прочел совершенно изменившимся голосом конец