"Марк Алданов. Истребитель" - читать интересную книгу автора

Сервадак" Жюля Верна. В этой крепко сшитой книге в красном раззолоченном
переплете Иван Васильевич хранил свои сбережения, в рассчете на то, что вору
не придет в голову рыться в библиотеке. На правом диване теперь еще лежало
Священное Писание. Он был с юношеских лет неверующим человеком. Прежде
держал эту книгу под замком: у него бывали разные люди. После смерти сына
часто читал Пророков и Новый Завет. С прошлого же четверга больше книги не
прятал: теперь ему было все равно.
До обеда Иван Васильевич уничтожал насекомых в садах. Вернувшись к
себе, поднимался в хорошую погоду на крышу. Там у него был шатающийся столик
со старой подошвой под одной из ножек, выцветшая скамейка и жаровня. На
крыше он готовил наливку и раствор парижской зелени, варил овечий сырчик, а
когда мог купить мяса, жарил шашлык, - проходившие по дороге старые татары,
все приятели, неодобрительно поглядывали на человека, который жарит
баранину. В теплое время года Иван Васильевич на крыше и ночевал, подослав
под себя кошмы. Перед сном пил чай или, когда бывало грустно, вишневую
наливку. Набивал и курил одну за другой легкие папиросы, слушал лай собак и
поглядывал на таинственно-уютные желтые огоньки вдали.
- За границей, к крайнему моему сожалению, мне не удалось побывать,
говорил он Марье Игнатьевне в ея последний приезд (до четверга) из Ялты в
Алупку, - и уж, конечно, никогда не придется, но...
- Почему это не придется? Буза! - с вызовом перебила его она. - Мы с
вами еще съездим и в Париж, и в Лондон. Надо увидеть то, что есть хорошего в
закатывающейся буржуазной цивилизации.
- Вы, может быть, и увидите. Вы еще молоды... За границей я, повторяю,
не бывал, но думаю, что таких видов, как с этой крыши, немного найдется и
там: море, снеговые горы, тропические сады! Говорят, князь Воронцов истратил
на свой дворец двадцать миллионов рублей. Когда они продавали мебель и
картины, то при этом разбазариваньи выручили два миллиона! В известном
смысле можно утверждать, что эти люди и довели Россию до большевизма...
Впрочем, извините, беру свои слова назад, - с улыбкой добавил он. Марья
Игнатьевна не состояла в партии, но очень ей сочувствовала. Он знал однако,
что она никогда его не выдаст.
- Вздор! Буза! - сказала она. Марья Игнатьевна была еще ребенком, когда
произошел октябрьский переворот, и говорила по-советски. Работала она с
молодежью и, немного под нее подделываясь, часто употребляла слова "комса",
"задавка", "гвоздь парень", а заведение, в котором получила образование,
называла "педвузом". Ему впрочем казалось, что она новые слова употребляет
не совсем так, как молодежь. Но и эти и ее другие выражения, "Ясно", "Я вам
говорила и повторяю", нравились ему, как нравилось ее миловидное, уже чуть
тронутое временем, всегда оживленное лицо.
- "Довели страну до большевизма"! Сказал!
- Беру свои слова назад. Вы, я знаю, довольны революцией.
- Спрашивает!
- Нет, я не спрашиваю. Я только хотел сказать, что с некоторой точки
зрения, быть может, именно я избрал благую часть: поселился навсегда в сакле
на большой дороге, гляжу на море, на горы, истребляю вредителей, которые
могли бы уничтожить чудесные сады и виноградники. Ну и живу.
- Дело не в том, где кто живет, а в том, кто что делает! - ответила она
со своим обычным энергичным выраженьем в тоне голоса. - Вы работаете
классно, выявили себя как спеца и имеете все права на уважение советского