"Алекс Алейник. Апология. Олипм Муркин." - читать интересную книгу автора

оснащенность и использование всех доступных автору эффектов.
Причем, я бы сказал, что мы присутствуем одновременно на
спектакле и на репетиции. Артистизм предполагает импровизацию,
и вы видите, как автор пускается в путь, не ведая ни как будет
развиваться, ни тем более чем завершится его поэтическая
авантюра. И если интуиция сбоя не дает, то немедленно творит
чудеса, и тогда случайно вырвавшееся слово оказывается
наделенным такими многозначными и уместными свойствами, на
которые и сам автор, возможно, не рассчитывал.
Быть может, прежде губ уже родился шепот" -- примерно так
я бы определил эстетику А. Алейника цитатой из его верховного
учителя -- О. Мандельштама. C Мандельштамом А. Алейника роднит
и взгляд, с любовью обращенный к миру, и нежная интонация, а в
ремесленном смысле -- приверженность к классической традиции.
Следуя ей, поэт безбоязненно распоряжается наработанным до
него, помня, что нет события без преемственности; никаких
нервных истерик и концептуального кривляния; никакого -- любой
ценой -- привлечения внимания к собственной персоне; он знает,
что оригинальность и новизна добываются трудно и по чуть-чуть,
и добываются там, где единственным и неповторимым образом
художник прикасается к веществу мира и придает ему внятные
очертания. Мир А. Алейника простирается от Оки до Гудзона, от
провинциальных городов России (в его случае -- г. Горького) до
столицы мира Нью-Йорка, от восточного времени до западного, от
юношеской весны "на улицах сердца" в 1973 году до "Реквиема" в
холодном январе 1996-го, от любовной лирики до "Наблюдения
воды" -- поэмы в натурфилософском духе. По ходу дела он
поневоле прикасается к "чешуе дракона" -- путь лежит через
столицу империи -- т.е. к советской власти, -- не от нее ли,
как в прошлом Мандельштам, бежит в Тавриду, к этому
греко-римскому и средиземноморскому пристанищу русских поэтов,
затем -- реальная Италия, звучащая как "и так далее"...
Стихи А. Алейника вдохновенны, насыщенны, населены людьми
и приметами, живописны, одновременно артистичны и естественны,
т.е. являются тем, что называется искусством слова. Нам
остается приложить к нему искусство чтения, и если мы не
поскупимся, то будем, я уверен, вознагражден сторицей.

Владимир Гандельсман

* В О С Т О Ч Н О Е В Р Е М Я *

x x x

Соломон Франкович надевает слепые очки
и уходит в траншеи строк.
Его зрачки как минеры,
но все пока живы,
ужаса не произошло.
Каждая линза перед его исполинским глазом