"Алекс Алейник. Апология. Олипм Муркин." - читать интересную книгу автора

миллиард воздушных шариков,
и за спиной Долгорукого у фонтана
и феодальным крупом его лошади --
нарезать половины красных лун,
отправиться в воздушное путешествие,
засевая косточки вольным движением "за-пле-чо!",
как гомеровы кораблики в зеленеющий эпос травы.
Там же обычно пьют вино и прижимаются к девушке,
в виду шестиглазого плаката,
с монголеющими год от года теоретиками,
оставив слева три площади,
и все они -- двухтумбовые.
За ними восседает Дежурный Теоретик,
перелистывая перекидной календарь черных буден и малиновых праздников.
Кое-где на столах,
над зернистым коленкором асфальта,
припахивающего падалью,
высятся бюстики.
Ими можно колоть сладенькие грецкие орешки --
хрупкие черепа людей.

Я свидетельствую:
мое дело -- созерцание и скоропись,
пока есть время
и длится ночь семьдесят слепого года.
13 янв.77

x x x

В узкие стекла трамвайных дверей
смотрит на улицы старый еврей.
В выцветших пейсах, с нищею спесью,
смотрит старик в глаза фонарей.

В белом снегу -- в бороде патриарха --
мягкие губы -- розовый бархат.
Вот она -- Пасха! -- встает из грязцы.
Смотрит старик -- все дома из мацы!

Птицы на крышах и ветках намокли,
видят сквозь капель кривые бинокли
город вечерний, апрельский, пасхальный,
трон в облаках появился хрустальный,
с каждым мгновеньем светлей и синей...
Знает старик, сядет в трон Моисей!

Грянули двери трамвайной трещоткой,
город как Красное море раскрыт...
Самой лучшей, самой пасхальной походкой
медленно к синагоге идет старик.