"Николай Александров. Севастопольский бронепоезд" - читать интересную книгу автора

хотят.
- Если будем обращать внимание на каждую тревогу, - вставил кто-то из
рабочих, - то и работать некогда будет. А фашистам того и надо.
Так и трудились: за стенами цеха грохочут взрывы, осколки барабанят по
крыше, а люди не покидают своих мест.
Как-то по дороге на завод встретился я со своим другом Петром Пилецким:
вместе служили на 39-й батарее в Одессе.
- И вы здесь? Какими судьбами?!
- Здесь вся наша батарея, - сообщил он. - Расположились в Казачьей
бухте. [54]
Мы сразу же пошли к капитану Головину. Он без долгих слов отпустил меня
повидать боевых друзей.
По дороге Петя Пилецкий поведал мне о делах батарейцев. 39-я
участвовала в боях до последнего дня обороны. Своим огнем она прикрывала
эвакуацию войск из города. Батарейцы уходили последними. Построили плоты,
погрузили на них все, что можно было. А что не могли захватить с собой,
уничтожили.
Буксир вывел плоты в море. Спокойное плавание длилось недолго. Налетели
фашистские самолеты. Бомба угодила в буксир, и он затонул. Вражеским
летчикам и этого показалось мало. На бреющем полете они делали заход за
заходом, бомбили, обстреливали плоты.
Батарейцы установили "максимы" на самодельные вертлюги. Ударили по
самолетам из трех пулеметов и всех винтовок. Успех был неожиданный: головной
"юнкерс" врезался в море. Это немного охладило пыл фашистов. Хотя они и
продолжали атаки, но уже не с таких малых высот. Моряки приободрились,
усилили огонь. Один из самолетов задымил, повернул к берегу. За ним и
остальные убрались восвояси.
Все понимали, что самолеты каждую минуту могут появиться снова. Но
духом никто не пал. Подобрали людей с затонувшего буксира, оказали помощь
раненым. А тут и ночь опустилась. В темноте самолетов можно было не
опасаться. Но поджидала другая беда. Поднялся сильный ветер. Плоты бросало,
волны перекатывались через них. Ослабли крепления, бревна того и гляди
рассыплются. На счастье, подоспела наша подводная лодка. Она подобрала
батарейцев и доставила в Севастополь.
В главной базе артиллеристы обратились к командованию с просьбой не
разлучать их. Сейчас формируется подразделение, костяком которого будут
уцелевшие моряки с 39-й.
И вот я снова вижу своего бывшего командира Шкирмана. Он уже капитан.
Обнял меня, как сына. Нас окружили друзья. Начались бесконечные расспросы.
Самым печальным для меня было сообщение о Тане Селюйшой. Познакомились
мы с ней перед [55] самой войной, когда она прибыла к нам на батарею. У нее
было совсем юное румяное лицо, пепельные волосы. Однажды вечером, когда на
небе уже высыпали первые звезды, я сидел на копне сена у блиндажа и,
отдавшись мечтам, тихо играл на гитаре. Мысли о Тане никак не выходили из
головы. Как-то сама собой вырвалась из груди песня и понеслась, словно
запоздавшая на гнездовье чайка:
Дивлюсь я на небо
Та и думку гадаю...
Но не допел я свою любимую песню. Сзади что-то зашуршало, я оглянулся и
чуть не ахнул от удивления и радости. Позади, чуть склонив голову набок,