"Загадочная женщина" - читать интересную книгу автора (Холт Виктория)

КОРАЛЛ

Когда я ступила на берег Коралла, то пережила незабываемое чувство. Я навсегда запомнила то впечатление, какое произвели на меня шум, краски и жара. Сильный ливень обрушился на землю, но длился он всего несколько минут, через мгновение выглянуло солнце, и от земли стал подниматься пар. Жара стояла ужасающая, в блузке кремового цвета и юбке цвета морской волны я просто задыхалась.

Воздух был насыщен ароматом цветов. Деревья и кусты цвели алыми, пурпурно-розовыми и белыми цветами. Близ воды на сваях, примерно в футе над землей, стояли дома, вернее, хижины из ила и веток. Несколько островитян вышли на берег посмотреть на корабль. Девушки были одеты в цветастые хлопчатобумажные платья с разрезом до колен, из разрезов выглядывали голые загорелые ноги, в волосах у них торчали красные, белые и пурпурно-розовые цветы, на шеях висели ожерелья и венки. Мужчины носили светлые штаны, драные и в клочьях, и рубашки, такие же яркие, как платья у женщин. Дети были почти раздеты. Они следили за нами огромными удивленными карими глазами.

Из нескольких домов доносилась музыка, необычная навязчивая мелодия, исполнявшаяся на бренчащих инструментах.

Золотой песок, зеленые пальмы, покрытые влагой. На Востоке пальмы совсем другие – пыльные.

Стоя на знойной жаре, я вспомнила, что через несколько дней «Безмятежная леди» уйдет, и я останусь здесь… пленницей до ее возвращения. Впереди меня ждала неизвестность. Я даже представить себе не могла, что меня ждет, но мне показалось, что меня, как и тогда, когда я впервые увидела «Дом Королевы», кто-то пытается предостеречь. Берегись!

Взглянув на Чантел, стоящую рядом на золотом берегу, я в который раз возблагодарила судьбу за то, что Чантел всегда со мной. На минуту я попыталась представить, что бы делала, если бы она осталась в Сиднее, и сейчас я стояла здесь бы одна. И тут же повеселела. Мы все-таки вместе.

Моник сошла на берег вместе с нами. Наверное, она хотела, чтобы рядом с ней стоял ее муж, но капитан был занят, а Моник, естественно, жаждала встретиться со своей матерью. Меня удивило, что та не пришла встречать корабль. Нас ждал лишь старый извозчик в драных штанах и в грязной рубахе нараспашку. Широко улыбнувшись, он произнес:

– Вот вы и дома, мисси Моник.

– Жак! – воскликнула она. – Я вернулась. А вот мой малыш Эдвард, и хотя он и вырос с тех пор, как ты видел его, он все равно мой малыш.

Нахмурившись, Эдвард собрался возразить против того, что он малыш, но я стиснула ему плечо, и он, очевидно, от удивления промолчал.

Жак с любопытством разглядывал нас, и Моник объяснила:

– Это моя сиделка и гувернантка Эдварда.

Жак ничего не ответил, тут к нам подбежала девушка и набросила нам на шеи венки. Красные, сильно благоухающие цветы совершенно не сочетались с моими простенькими блузкой и юбкой. Но Чантел с пурпурно-розовым венком на шее выглядела очаровательно. Она скорчила мне гримасу, а я подумала, волнуется ли она так же, как и я.

– Нам следовало одеться во что-нибудь более подходящее, – прошептала она.

Мы сели в открытый экипаж. Он был как раз на четверых. Я заметила, что экипаж поцарапан, обивка пыльная, а две лошади тощие и неухоженные.

– Рады, что дома, мисси Моник? – сказал Жак.

– Я-то не очень рада, – заявила Чантел, – и могу с полной ответственностью поручиться, что мисс Моник тоже. К такой сильной жаре придется долго привыкать.

Жак стегнул кнутом по лошадям, и экипаж с грохотом двинулся в путь. Дети широкими серьезными глазами смотрели нам вслед, а мы поехали по невымощенной дороге, с обеих сторон которой свешивалась блестящая зеленая листва. Вокруг порхали огромные голубые бабочки, а на экипаж время от времени приземлялись стрекозы необычной окраски.

Эдвард с восторгом обратил на них наше внимание.

– Будь осторожней, – предупредила Моник с какой-то радостной злобой. – Москиты и разные ядовитые насекомые так и жаждут напиться твоей английской крови.

– Фи, фо, фам, – издал Эдвард вопль людоеда. – Чую запах англичанина.

– Я говорю правду, – настаивала Моник. – Понимаешь, твоя кровь более густая, приспособленная для холодного климата, а, следовательно, более вкусная.

Эдвард стал с вниманием изучать свою руку, а Чантел сказала:

– Для этого я и существую, чтобы позаботиться об укусах и ожогах. Не забывайте, я все же медсестра.

Мы снова свернули и ехали теперь вдоль моря. Перед нами открылся прекрасный вид – остров в свою натуральную величину, совершенно не походивший на береговую линию, которую портили маленькие хижины из ила и прутьев. Впереди виднелся изгиб залива, коралловый риф, пышные пальмы, прозрачное море голубого цвета с зелеными, словно перидот, вкраплениями.

– Там, где вода зеленая, купаться безопасно, – пояснила Моник. – Говорят, что акулы не заплывают в зеленую воду. Правда, Жак?

– Правда, мисси Моник, – подтвердил Жак.

– Акулы, – закричал Эдвард. – Они откусывают ноги и едят их. Почему им так нравятся ноги?

– Не сомневаюсь, что они находят руки не менее вкусными, – вставила Чантел.

Эдвард с восхищением глядел на голубую воду. Но я заметила, что он придвинулся ко мне поближе. Неужели он тоже ощущал то же раздражение, что постепенно охватывало меня? Меня тронуло, что именно ко мне он инстинктивно потянулся за защитой.

Моник наклонилась вперед, у нее блестели глаза.

– Вам будет здесь интересно.

В ее голосе звучала истеричная нотка. Чантел это заметила. Взяв ее за руку, она посадила ее прямо. Чантел вела себя, как опытная сиделка, помнившая о своих обязанностях даже тогда, когда ехала по неровной дороге: в ситуации, которая даже ей может показаться трудной.

Дорога свернула, и мы въехали через стальные ворота в заросли, сквозь которые вела тропинка, такая узкая, что ветки царапали экипаж. За следующим поворотом оказался дом. Длинный, трехэтажный, сделанный из какой-то штукатурки, весь заросший вьющимися растениями. На первом этаже была открытая терраса с крыльцом, у нескольких верхних окон были балконы, штукатурка обветшала и осыпалась.

Перед домом тянулась полоса травы, которую можно было бы назвать газоном, если бы она так не заросла. Два огромных дерева почти полностью закрывали дом. Но мое внимание привлекла женщина, стоящая на крыльце. Толстая, такими, вероятно, становятся к старости все жители острова. Высокая, в цветастом платье, по-видимому, национальном, на шее в несколько рядов ожерелье из раковин каури, из них же были сделаны и покачивающиеся серьги.

Она завопила:

– Жак! Ты привез ее. Ты привез мисс Моник.

– Я приехала, Сула, – возвестила Моник.

Мы с Чантел сошли и помогли спуститься Эдварду.

– А вот мой малыш, – сообщила Моник.

Большие черные глаза Сулы, слегка налитые кровью, остановились на Эдварде. Схватив его на руки, она заорала:

– Дитятко моего дитятки.

– Я не дитятко, – возмутился Эдвард. – Мы с капитаном Стреттоном бороздим океаны.

– Ну, ну, – отреагировала Сула.

Мы с Чантел, очевидно, не существовали, а когда я заметила озорной взгляд Моник, я поняла, что она этого и добивается. Здесь она хозяйка. Мы слуги. Я гадала, что думает Чантел, и вскоре узнала. Она сказала:

– Нам следует представиться. Мисс Анна Бретт и сестра Ломан.

– Гувернантка и сиделка, – пояснила Моник.

Сула кивнула и тут же перевела взгляд своих огромных черных глаз на нас. Их выражение говорило о том, что мы не очень-то стоим ее внимания.

– Ступай к маме! – велела Сула Моник. – Она ждет тебя.

– Нам можно войти? – язвительно поинтересовалась Чантел. – Или нам проследовать через черный ход.

– Входите, – ухмыльнувшись, разрешила Моник.

Как только мы ступили на крыльцо, я заметила, как между ступенями что-то юркнуло, похожее на ящерицу, и до меня дошло, что дома стоят примерно в футе над землей, чтобы в них не проникли насекомые.

Мы вошли в холл. Перепад в температуре был очевиден, она, должно быть, упала на двадцать градусов. В нашем нынешнем состоянии это должно нас только радовать. Там было очень темно. Потребовались секунды две, чтобы мои глаза привыкли к темноте. Единственное окно было закрыто зелеными ставнями, по-видимому, тоже от насекомых, но из-за этого в холле царил мрак. На полу, который требовал срочной полировки, лежали яркие ковры, вероятно, национальные. Пол был неровный, некоторые половицы были сломаны.

На противоположном конце холла вместо двери висела занавеска из бусин, на столе стояла бронзовая фигурка с невероятно уродливым лицом, в набедренной повязке, рядом с ней палка, то ли бронзовая, то ли медная. Я догадалась, что это обеденный гонг.

Нас провели вверх по лестнице, устланной красной дорожкой, по обеим сторонам которой виднелись ступеньки. Их давно не красили и не полировали, а дорожка была вся в пыли.

На лестничной площадке оказалась дверь, которую Сула распахнула.

– Мисси Моник приехала, – возвестила она и вошла в комнату. И вновь темнота, но мои глаза уже привыкли к ней, Эдвард схватил меня за руку, и я пожала ее в ответ.

Странная это была комната, вся заставлена тяжелой мебелью. В комнате были оловянные безделушки, оловянный столик, тяжелые стулья, картины на стенах. И здесь за зелеными ставнями прятались от жары и насекомых.

В кресле сидела мадам де Лодэ, мать Моник.

– Моник, дорогая! – воскликнула она.

Подбежав к ней, Моник опустилась на колени и уткнулась лицом ей в колени. Я поняла, что мать Моник – инвалид и, вероятно, поэтому не встречала свою дочь.

– Мама… я приехала. Наконец, я дома.

– Дай-ка мне взглянуть на тебя, моя маленькая. Как хорошо, что ты дома. А Эдвард?

Она протянула тонкую с синими венами руку, унизанную кольцами и увешанную браслетами.

Эдвард неуверенно шагнул вперед и, в свою очередь, смутился.

– Как долго, – сказала она. – Как долго. Она подняла глаза на меня и Чантел.

– Вы – гувернантка и сиделка. И кто же из вас кто?

– Я – сестра Ломан, – представилась Чантел. – А это мисс Анна Бретт.

– Я слышала, что вы хорошо заботились о моих дочери и внуке. Добро пожаловать в «Поместье Каррмант». Надеюсь, вы будете счастливы здесь. Вы немножко устали. Я прикажу, чтобы вам подали мятный чай. Он освежит вас, а после мы увидимся.

Она взяла медную фигурку девушки в длинном одеянии, которая оказалась колокольчиком. Слабым жестом покачала его, и тут же появилась девушка. По-моему, ей было не больше пятнадцати, но этот возраст считался зрелым на острове. Она была босиком, в длинном пестром платье, не очень чистом, похожем на платья, которые носили большинство женщин на острове.

– Перо, – распорядилась мадам, – проведи сестру Ломан и мисс Бретт в их комнаты и приготовь им мятный чай. Увидимся попозже, – сказала она нам и улыбнулась почти виновато. – Сначала я хочу поговорить с дочерью и внуком.

Когда мы двинулись вслед за Перо, Эдвард побежал за нами и схватил меня за юбку.

– Эдвард останется, – приказала мадам де Лодэ.

Эдвард собрался протестовать, но я быстро подтолкнула его к ним.

– Послушай, Эдвард, – обратилась к нему Моник. – Мы хотим, чтобы ты остался.

Он неохотно повиновался.

Мы прошли по скрипучему коридору и поднялись вверх по лестнице с красивыми резными перилами, но покрытыми пылью.

Наши с Чантел комнаты оказались в одном коридоре, чему мы обрадовались. Нам обеим не хотелось жить далеко друг от друга в этом доме. У меня была большая комната, пол которой выглядел так, словно его изъел древесный жучок или какой-нибудь другой паразит. Неизменно закрытые окна – на этот раз два. На кровати лежало покрывало в ярких тонах; сидение резного кресла было обито золотой камчатной тканью, оно определенно относилось к стилю Людовика XV. Очаровательный позолоченный пристенный столик относился к стилю рококо, с присущим этому стилю орнаментом. Его мраморная крышка покоилась на фризе, украшенном листьями плюща. Восхитительный столик был подлинным. Остальные стулья были грубыми, сделанными из неполированного дерева: похоже, что их сколотил какой-то неопытный столяр.

Я удивилась тому, что кто-то допустил, чтобы кресло и пристенный столик находились в одной комнате с остальной мебелью. Чантел, осмотрев свою комнату, явилась ко мне.

– Ну? – спросила она.

– Очень здесь странно.

– Согласна, Анна, и как тебе все это? Очень необычное место. И это ее дом! Не удивлюсь, если при первой же буре он обрушится нам на головы. Как тебе дом?

– Ему бы не помешала генеральная уборка.

– Его годами не убирали, наверное потому, что он тут же развалится. Как мы выдержим здесь два месяца?

– С тобой я выдержу, – я вздрогнула. – Стоит мне только представить, что ты могла остаться в Сиднее. Именно об этом я и думала, когда не могла тебя нигде найти.

– Я все время была на борту, так что твои страхи не имели основания. Но сейчас мы здесь, и нам предстоит пробыть в этом месте два месяца.

– Разумеется, мы делаем поспешные выводы, высказалась я.

– А насколько мне известно, тебе это несвойственно. Поспешные выводы делаю я.

Она подошла к окну и распахнула ставни. В оконной раме возник вид, настолько прекрасный, словно картина на стене: темно-синее море, пальмы, золотой песок и изящная кривая залива.

Чантел взглянула на свои руки, они были черными от грязи.

– Здесь что, нет слуг? – вопросила она.

– Жак, Перо.

– Еще и нянька, которая, вышла поприветствовать мисс Моник.

– У Жака на попечении карета и лошади. Вероятно, он ухаживает за садом.

Чантел фыркнула.

– Непохоже, что он переусердствует. Или же что он ни посадит, то за ночь вырастает на несколько футов.

– Возможно, это благодаря солнцу и влажному климату.

– Хорошо, предположим, он работает в саду. В доме остается Перо, и чем же она занимается целый день, когда нет мисс Моник, чтобы сюсюкать над ней?

– Климат не способствует тяжелому труду.

– Должна заметить, что с этим я согласна. Я такая вялая.

– Мятный чай должен нас возродить, если он вообще появится.

Он появился почти в ту же минуту. Девушка очень робко подала его на металлическом подносе, примитивно расписанном красными и цвета берлинской лазури цветами. Чай был налит в высокие стаканы с длинными ложками, ручки которых кончались копытами. Я сразу поняла, что они ценные. Тетя Шарлотта как-то раз покупала похожие, они называются Pied Biche.

И снова несоответствие поразило меня. Ценные образцы мебели стояли бок о бок с мебелью, которая не только ничего не стоила, но была еще безвкусной и грубой.

– Надеюсь, вам понравится чай, – сказала Перо.

Она была застенчивой и юной, и украдкой разглядывала нас, особенно Чантел, на которую всегда было приятнее смотреть.

Я подумала, что мы можем разузнать чего-нибудь от девушки и увидела, что Чантел придерживается того же мнения.

Чантел обратилась к ней:

– Вы ждали нас?

– Да, – ответила она, по-английски она говорила, запинаясь. – Мы знали, слышали, что идет корабль и везет двух леди… одну для мисси Моник, одну для мастера Эдварда.

– Против нашего приезда никто не возражал? – полюбопытствовала я. – Я хочу сказать, думали ли они, что существуют люди, которые занимаются тем, чем мы?

У девушки было грустное лицо.

– О, но леди за морем… она послала вас. Вы ее. Мадам так бедна. А леди за морем очень богатая, и мисси Моник тоже будет богатая, потому что она – жена капитана.

Она крепко сжала губы, явно испугавшись, что сказала лишнее.

Мы попробовали чай. Он был чуть теплым, но мята освежала.

В коридоре послышались шаги, и в дверях возник старый Жак. Он сурово взглянул на Перо, она тут же исчезла, тогда он предъявил нам чемоданы.

– Вот эти мои, – показала я. – Спасибо.

Он молча внес их внутрь, а затем понес чемоданы Чантел в ее комнату.

Чантел села на кровать, я на кресло Людовика XV – благоговейно, надо признать, – и мы переглянулись.

– В странную компанию мы попали, – заметила Чантел.

– А чего ты ожидала?

– Ну, не настолько странную. Они, кажется, возмущаются нами.

– Старая нянька, думаю, да. В конце концов, ты присматриваешь за ее дорогой мисси, а у меня Эдвард. Она считает, что они ее собственность.

– У нее такой вид, словно в любую минуту она может наложить на нас чары.

– Вероятно, сделает наши фигурки из воска и проткнет их булавками.

Мы расхохотались. Когда мы вместе, мы в состоянии шутить, но мы обе ощущали воздействие этого странного дома.

Чантел ушла разбирать чемоданы, и я занялась тем же. В чулане я обнаружила воду, сидячую ванну, таз и кувшин. Я умылась, переоделась в легкое льняное платье и почувствовала себя лучше.

Когда я причесывалась, в дверь раздался тихий стук. Я открыла ее, за дверью стояла Перо.

Она сообщила, что мадам де Лодэ желает меня видеть. Она хотела бы видеть и сестру Ломан, но не вместе. Если я готова, она отведет меня к ней, так как сестра Ломан еще не готова.

Быстро заколов волосы, я пошла за ней вниз. Я поняла, что она с большим почтением относится к своей хозяйке.

Мадам де Лодэ сказала:

– Прошу вас, садитесь, мисс Бретт. Извините, что слишком поспешно отпустила вас. Я так давно не виделась со своими дочерью и внуком. Они сейчас со своей нянькой, так что за Эдварда можете не волноваться. Я кивнула.

– По сравнению с Англией вам, вероятно, все кажется необычным. Я согласилась.

– Я никогда не была в Англии, хотя сама англичанка. Мой муж был французом. В этом доме я живу с тех пор, как вышла замуж. Прежде я жила на другом конце острова. Когда муж был жив, мы были богаты, очень богаты по меркам острова, но он уже двадцать лет как умер, а я заболела. Вы, наверное, удивлены, что я рассказываю вам все это, ведь вы приехали давать уроки Эдварду и можете посчитать, что вас это не касается, но мне кажется, что вам лучше знать, как обстоят дела.

– Вы очень любезны, что обрисовали положение вещей.

Она кивнула.

– Вас наняла не я. Вам это известно. Вас наняла леди Кредитон.

– Да, мне это известно.

– Я не в состоянии вас нанять. Времена изменились. Раньше все было иначе. Тогда нас, людей, приехавших на остров из Франции, Англии, принимали щедро. Мой муж был известным джентльменом, и сахарная плантация процветала. Но теперь ее нет, и мы обеднели. Нам приходится экономить. Мы не тратим деньги на содержание дома. Мы не в состоянии этого делать. Мы бедны, очень бедны.

Мне показалось, что разговаривать о подобных вещах довольно странно с человеком в моем положении, но поняла, что она хочет предупредить меня, чтобы я не рассчитывала на обслугу. Несомненно, мне придется обслуживать себя самой и убирать свою комнату. Так как я любила разговаривать откровенно, я спросила ее, не это ли она имеет в виду.

Она улыбнулась. Да. Меня это нисколько не раздражало. Я в любом случае собиралась сама убирать свою комнату, и теперь я могу делать это, не опасаясь кого-либо оскорбить.

– Дом большой. Тридцать комнат. Он квадратный, во всяком случае, был таким, когда мой муж его построил, теперь он надстроен. Поэтому он называется «Каррмант», то есть квадрат. На тридцать комнат всего лишь трое слуг. Этого мало. Жак, Сула и Перо. К тому же Перо молода и неопытна, да жители острова и не кипят энергией. Климат. Кто может винить их? Ах, этот климат! Для чего только он не вреден. Из-за него рушится дом. Из-за него плодятся насекомые. Повсюду кусты и сорняки. Климат, вечно климат. Я прожила здесь всю жизнь и привыкла, но другим тут приходится трудно.

– Я понимаю, мадам.

– Я рада. Теперь мне надо поговорить с сестрой Ломан. Ах да, питаться мы будем вместе. Меньше забот, да и намного дешевле готовить одно блюдо на всех. Жак с Сулой готовят, а Перо подает. Теперь вам известны наши домочадцы. Едим мы в восемь часов. Сегодня к нам присоединится капитан. Он хочет как можно чаще проводить время с женой и сыном.

Я испугалась, что она заметит, как я вспыхнула.

– А теперь, – добавила она, – если сестра Ломан готова, я побеседую с ней.

Я пошла к Чантел. В ее комнате было два образца прекрасной мебели, французской. Я сообщила:

– У меня была разъяснительная беседа с мадам. Теперь твоя очередь. Мы действительно попали в странный дом.

На острове быстро темнело. Сумерек не существовало. Только что светило солнце, а через минуту наступала ночь.

Без пятнадцати восемь ко мне пришла Чантел. Она переоделась в черное кружевное платье, которое идеально подчеркивало ее прекрасный цвет лица. При виде меня она прищелкнула языком. Я тоже была в черном.

– Это платье не идет тебе, Анна, – заявила она. – Я всегда терпеть не могла это платье. По правде говоря, оно тусклое!

– Я не собираюсь присутствовать на банкете.

В глазах у нее появилось мечтательное выражение.

– Анна, – произнесла она, – капитан сегодня обедает с нами. Может быть, завтра он еще раз пообедает, а потом уедет. Он запомнит тебя такой, какой ты будешь сегодня, так пусть ты останешься в его памяти не в этом старом, не идущим тебе тряпье.

– Чантел, прошу тебя…

Засмеявшись, она стала расстегивать мне платье.

– Кажется, ты забыла, что у него жена, – упрекнула я ее.

– Она не даст мне забыть. Капитан должен уехать с приятными воспоминаниями о тебе.

– Нет, будет лучше…

– Чтобы ты выглядела уродиной? До чего же ты неромантична!

– Как можно быть романтичной, когда дело касается чужого мужа?

– Романтичной нужно быть всегда, а любовь, которая неосуществима, всегда романтична.

– Чантел, умоляю тебя, прекрати шутить.

– А я и не шучу. Если бы ты только знала, как я хочу, чтобы ты была счастлива. И ты будешь счастливой пусть даже не с капитаном, а с капитаном ты счастлива не будешь, Анна.

У нее загорелись глаза, и она стала похожа на прорицательницу. Я ответила:

– Пожалуйста, прекратим этот разговор.

– А я хочу продолжать этот разговор, – настаивала она. – Он не для тебя. Я всегда говорила, что он недостаточно хорош для тебя, Анна. Все равно, тебе необходимо надеть что-нибудь красивое сегодня, – вытащив голубое шелковое платье, она приложила его к себе. – Вот. Твое лучшее. Пожалуйста, Анна.

Я сняла платье и надела голубое. Что бы я не говорила, сегодня я должна выглядеть превосходно.

Я посмотрелась в зеркало. В голубом платье и с румянцем на щеках я казалась привлекательной.

Чантел внимательно следила за мной, и я, переменив тему, сказала:

– Перо принесла эти свечи. Сказала, что зажечь их можно только тогда, когда станет совсем темно. Свечи на острове очень дорогие.

– Скорее всего не такие они и бедные. Подозреваю, что у нашей мадам мания экономии. Теперь ты хорошенькая, Анна.

– Это благодаря дорогостоящему освещению от свечей. Оно скрывает недостатки. Всем известно, что оно смягчает черты лица и делает яркими глаза.

– Удивляюсь, что нам, всего лишь сиделке и гувернантке, разрешено обедать вместе со всеми.

– Она сказала, что так дешевле.

– Мне тоже сказала.

Чантел начала хохотать.

– Ох, Анна, кажется, мы попали в сумасшедший дом.

– Поживем – увидим.

Подойдя к окну, она раскрыла ставни.

– Испачкаешься, – напомнила я.

– Иди сюда. Отсюда виден корабль.

Он стоял в бухте, и когда-то там стояла «Загадочная женщина».

– Его вид вселяет чувство безопасности, – проговорила я.

– Что ты будешь чувствовать, когда его не будет, Анна?

Я вздрогнула.

– Посмотрим, – ответила я.

– Все равно, всего два месяца.

– Ты уверена?

– Просто чувствую, – объяснила она. – Дольше я не останусь.

– Прорицаешь!

– Пусть так.

– Одна я здесь не останусь.

– «Я пойду за Тобой, куда бы Ты ни пошел». На этой библейской цитате отправимся обедать.

Чантел раскрыла дверь, чтобы масляная лампа в коридоре освещала нам путь. Я закрыла ставни и задула свечи. В темноте комната казалась жуткой.

Но сквозь ставни виднелся корабль в заливе, и я знала, что там Редверс. Я радовалась тому, что он будет в доме в первый день нашего пребывания здесь.

На столе стоял канделябр ослепительной красоты. Несмотря на необычность обстановки, я тут же заметила его: молодая богиня поддерживала торшер со свечами. Бесценный, думала я. И французский, как и большинство дорогих предметов в доме. Он мог бы стоять на столе в Версале. Неровный свет свечи освещал комнату. Сегодня нас было много. Интересно, как будет выглядеть столовая, когда мы останемся лишь вчетвером.

Во главе стола сидела мадам де Лодэ. Редверс сидел по правую руку от нее, на противоположном конце стола сидела Моник, дышала она на удивление легко, справа от нее был Айвор Грегори, а слева Дик Каллум, мы с Чантел сидели друг против друга.

Перо и Жак прислуживали. Сула, как я поняла, была на кухне.

Подали рыбу, которую я не могла опознать – возможно, ее поймали в заливе – и блюдо с бобами и овощами, на десерт вкусный свежий ананас. Пили мы французское вино, и хотя я не знаток вин, я поняла, что оно прекрасное.

Беседа протекала гладко. Мы рассказывали о плавании и пассажирах. Время от времени я ловила на себе взгляд Реда, а повернув голову, я встречалась с глазами Дика Каллума. Чантел флиртовала с Айвором Грегори. Моник бесконечно говорила. Мне показалось, что мать смотрит на нее с одобрением.

Мадам де Лодэ держалась с огромным достоинством, и я поверила, что в прошлом она часто устраивала приемы. Я представила, как собирались гости в этой комнате, а вокруг стола размещалась великолепная мебель, подобная канделябру, который зажигался специально для таких случаев.

– Как вы считаете, капитан, – обратилась она к нему, – сестре Ломан и мисс Бретт понравится у нас?

– Надеюсь, – неуверенно ответил он.

– Наш остров покажется им совершенно отличным от Англии. Действительно ли здесь все не так?

– Здесь немного теплее, – весело произнес Редверс.

– Я с нетерпением их ждала, когда узнала, что леди Кредитон наняла их. Я слышала, как они оказались кстати… во время плавания. Надеюсь, что они согласятся остаться.

– Они были очень кстати, – вставила Моник. – Сестра Ломан жестоко обращается со мной.

– Мадам де Лодэ понимает, что все что я делала, шло вам только на пользу, – отозвалась Чантел.

Моник надула губы.

– Она заставляла меня сидеть на диете и глотать отвратительное лекарство.

– Предписание врача, – проговорила Чантел. – Подтвержденное доктором Грегори, здесь присутствующим.

– Я считаю, мадам, – вмешался доктор Грегори, – что миссис Стреттон крайне повезло, что за ней ухаживает столь опытная сиделка.

– Сестра Ломан ухаживала за мной, а мисс Бретт за Эдвардом. Эдвард постоянно находился в компании своего отца, а следовательно, и мисс Бретт.

Я услышала свой равнодушный голос:

– Эдварду редко позволялось подниматься на мостик, но когда ему это удавалось, он, естественно, стремился узнать как можно больше.

Моник перевела взгляд с меня на Чантел. Она явно была в озорном настроении. Интересно, что она успела рассказать матери.

– Мне кажется, что по общему мнению долг капитана состоит в том, чтобы развлекать пассажиров, заметил Ред. – Увы, это не так. Не сомневаюсь, что это очень приятно. Но работа капитана – вести корабль. Разве не так, Каллум?

Дик Каллум подтвердил его слова. Корабль является наиглавнейшей заботой и первых помощников.

– Но вы можете проводить время в обществе? – поинтересовалась мадам.

– Бывают минуты, когда мы можем проводить время в компании пассажиров, но не так часто, как бы нам хотелось.

– Таким образом, жена капитана часто остается одна, – высказалась Моник. – Правда, грустно?

– Полагаю, да, – допустил Айвор Грегори.

– Перед отъездом вам следует дать совет нашему доктору. К несчастью, он очень старый… на пенсии. Но лучшего нет. Скоро у нас будет молодой, один из жителей острова. Сейчас он в Англии, получает квалификацию в лондонском госпитале.

– Я зайду к нему завтра, – пообещал Айвор, – и передам ему досье миссис Стреттон.

– Досье! – воскликнула Моник. – Будто я преступница.

Все вежливо засмеялись, а мадам сообщила, что кофе будет подан в салон. Не будем ли мы так любезны перейти туда?

Салон оказался длинной комнатой, двери которой выходили на террасу. Сквозь двери была видна неухоженная лужайка, на террасе стояли кресло-качалка, стол и два плетеных стула. Пол был покрыт великолепными национальными коврами, между ними проглядывал потертый паркет. Мое внимание тут же привлек стол, по-видимому, работы Жоржа Жакоба. Красивый, с крышкой эбенового дерева с зубчатым орнаментом по краям. Я не удержалась и провела пальцем по дереву. Стол был весь в пыли. Просто кощунство обращаться с такой вещью подобным образом. Стулья относились к более раннему периоду, у них были извилистые ножки, обиты они были парчой в пятнах, которые легко можно очистить; их красивая форма и орнамент из маргариток свидетельствовали, что они очень дорогие.

Перо подала кофе и поставила на стол Жакоба дешевый поднос, который совершенно не подходил к обстановке, хотя кофейник, сливочник, сахарница и щипцы относились определенно к георгианскому стилю.

Мадам де Лодэ, усевшись на парчовую обивку, спросила, нравится ли нам кофе. Глядя, как она мило разливает кофе, я думала, что при жизни ее мужа все в доме было иначе. Теперь ей приходится бороться с нищетой и экономить свечи в окружении мебели, которая в своей совокупности может стоить небольшого состояния.

Горели лампы. Их было две на разных концах комнаты, они совершенно не вписывались в интерьер. В комнате было темно. Я уже представляла, как бы я переставила мебель и куда бы поставила чудесный канделябр из столовой. Я бы создала комнату одного периода.

В этот вечер Моник была в игривом настроении. Она рассказывала о Рексе Кредитоне. Мадам де Лодэ слушала с большим интересом, так как желала знать все о Кредитонах. Неужели она надеялась, что, благодаря замужеству Моник, она перестанет терпеть нужду?

– Мне хотелось бы познакомиться с вашим братом, капитан, – сказала она.

– Он отправился в Сидней по делам, – объяснил Редверс. – Он крайне занятой человек.

– Он был крайне занят во время плавания, – засмеялась Моник, бросив взгляд на Чантел. – Теперь он занят тем, что ухаживает за мисс Деррингам.

– С девушкой, с которой он познакомился на корабле? – поинтересовалась мадам де Лодэ.

– О, нет. Она в то время была в Австралии. Думаю, что именно поэтому он туда отправился. Деррингамы очень богатые. Редверс, они такие же богатые, как Кредитоны?

– Я не состою в компании Деррингамов и не видел их бухгалтерских книг, – процедил Ред.

– У них огромное количество кораблей, как и у Кредитонов, и леди Кредитон считает, что им следует соединиться… браком.

– Я знаю, что леди Кредитон очень мудрая женщина, – отметила мадам де Лодэ. – А когда они поженятся, и произойдет это… как вы говорите?

– Слияние, – подсказал Дик.

– Они станут такими богатыми.

У нее заблестели глаза. При мысли о богатстве она подобрела. Она говорила о деньгах, словно о возлюбленном.

– Как романтично, – произнесла она. – Что может быть приятнее романтических историй.

– В данном случае этой истории более подходит называться золотой, – чуть улыбнувшись, возразил Дик.

– Он знал, как доставлять себе удовольствие во время плавания, – и глаза Моник невинно остановились на Чантел, которая сидела совершенно неподвижно. Бедная моя Чантел. Мне так ее было жалко.

– Он относится к типу, которые любят забавляться? – вопросила мадам де Лодэ.

– А какой мужчина этого не любит? – воскликнула Моник, со смехом глядя на Редверса.

– Что грешного в забавах, – высказался Редверс. – По правде говоря, веселиться намного умнее, чем скучать, увлекаться кем-либо умнее, чем быть равнодушным. Должен вам доложить, мадам, что мой брат – крайне умный человек. Он обладает разумом, необходимым в его положении.

– Вы, естественно, любите его, – прокомментировала мадам де Лодэ.

– Мадам, мы выросли вместе. Мы братья. Нас никогда не волновало, что мы братья лишь наполовину. Детские годы мы провели вместе. Теперь он занимается делами. Что касается «Леди Лайн», Рекс знает о ней все.

– Да, о «Леди Лайн» он знает много, – Моник нагло расхохоталась.

Чантел с тревогой следила за ней, она всегда настораживалась, когда Моник начинала без конца смеяться.

Чантел встала. Я испугалась на секунду, что она выдаст свои эмоции, которые явно переполняли ее. Я не верила, что она безразлична к Рексу.

Она взглянула на доктора Грегори.

– Можно, я дам миссис Стреттон десять капель белладонны?

– Можно, – разрешил Айвор.

– Сейчас принесу.

– Зачем? – возмутилась Моник.

– Вы начинаете задыхаться, – пояснила Чантел.

– Вы идете к себе? – спросила мадам де Лодэ. – Вам надо посветить.

Взяв со стола фигурку, она позвонила. Звон был на удивление громким.

Вбежала испуганная Перо.

– Проводи сестру Ломан в ее комнату и посвети ей. После ухода доктора и Чантел Моник пожаловалась:

– Со мной обращаются, как с ребенком.

– Моя дорогая, – сказала мадам, – они беспокоятся о тебе.

– Тебе прекрасно известно, что лучше предотвратить приступ, чем потом сражаться с ним, – заметил Редверс.

– Никакого приступа у меня не будет. Я не верю в это. Просто она хотела остановить меня, потому что я заговорила о нем. Она не верила, что он отправится в Сидней жениться на мисс Деррингам. Она считает себя неотразимой, – и она снова захохотала.

Редверс произнес суровым тоном:

– Замолчи. Не говори о том, о чем не имеешь представления.

Он говорил столь повелительным тоном, что мы все слегка оторопели. Создалось впечатление, что перед нами появился новый человек, прятавшийся за маской щеголя с изысканными манерами. Моник откинулась, вцепившись в ручки кресла.

Дик Каллум переменил тему:

– Как я понял, в этом году у вас рекордный урожай кокосов, так что мы повезем в Сидней большой груз копры.

Этой репликой он попытался восстановить нормальные отношения, разрядить атмосферу и сделать ее веселой.

– К сожалению, с сахаром дела обстоят не столь удачно, – мадам грустно покачала головой. – Но мы забыли о своем долге. Мы так давно не принимали гостей. Хотите бренди, ликер? Могу угостить вас прекрасным коньяком. После смерти моего мужа остался прекрасный запас вина, а мы не часто пьем вино. К счастью его содержимое не испортилось с годами.

Вернулись Чантел с доктором. Чантел принесла стакан и протянула его Моник, которая, надув губы, отвернулась.

– Выпейте, – велела Чантел тоном опытной сиделки, и Моник, словно обиженный ребенок, взяла стакан и выпила лекарство.

Она села на свое место, нахмурившись. Ее мать с беспокойством следила за ней. Я увидела, что Редверс смотрит на нее с ненавистью и с усталым раздражением. Я испугалась.

После этого беседа проходила неровно, все одновременно говорили о разном. Дик Каллум, сидевший рядом со мной, сказал, что мы должны встретиться (что означало наедине) перед отплытием «Безмятежной леди». Я ответила, что боюсь, мне не представится подобная возможность.

– Вы должны постараться, – попросил он. – Пожалуйста. Чантел обсуждала с доктором, как лечить Моник.

– Полагаю, что настойка белладонны прекрасно заменяет нитрит амила, – говорила она.

– Она эффективна, но если принимать ее внутрь, надо соблюдать осторожность. Следите за тем, чтобы она не принимала больше десяти капель. Во время приступа дозу можно повторить… думаю, через каждые два-три часа. У вас достаточно лекарства?

– Да, хватит на два месяца.

Они серьезно обсуждали состояние Моник – очень профессиональная сиделка и врач.

Примерно в полночь Дик и доктор отправились обратно на корабль. Редверс остался ночевать в доме.

Перо было приказано проводить Чантел и меня в наши комнаты. Она шла впереди, освещая путь масляной лампой. По-видимому, лампой пользовались потому, что она была дешевле, чем свечи.

Они обе вошли ко мне, и Перо зажгла свечи на туалетном столике. Я пожелала им «спокойной ночи», и дверь за мной захлопнулась. Спать не хотелось. Одну из свечей я отнесла к кровати и, когда легла, задула ее. Светила луна, поэтому я не оказалась в кромешной тьме. Когда мои глаза привыкли к темноте, я стала достаточно ясно различать предметы в комнате. Слабый свет проникал сквозь ставни. Их приходится держать закрытыми, чтобы не залетали различные насекомые. Я представила, что рядом в комнате бодрствует Чантел. Я успокаивалась, когда думала о ней.

Скрипнула половица, и я вспомнила «Дом Королевы», в котором среди ночи внезапно скрипели половицы.

Мне пришли на память события, которые привели меня сюда. Я вспомнила, что в моей жизни была минута, когда я могла сделать выбор. Я могла сказать: не поеду. Могла остаться в Англии. И все было бы по-другому. Я поняла, что все, что случилось со мной – жизнь в «Доме Королевы», отношения с тетей Шарлоттой – было неизбежным. А потом появилась возможность выбора, и я избрала этот путь. Мой выбор и радовал, и тревожил меня. Я могла сказать себе, что, что бы ни произошло, я сама выбрала свой путь.

Раздались голоса! Повышенные, сердитые голоса… Моник и Реда. Они ссорились где-то в доме. Я вылезла из кровати и прислушалась. Подойдя к двери, я немного постояла около нее, потом открыла. Голоса стали громче, хотя я не слышала, о чем идет речь. Повышенный, яростный, злобный голос Моник; тихий, успокаивающий Реда? Властный?

Я вспомнила его выражение лица за столом. «Угрожает?» – гадала я. Я вышла в коридор и открыла дверь в комнату Эдварда. Луна освещала его лицо, так как он откинул простыню. Он спал. Я закрыла дверь и подошла к своей комнате.

Ссора продолжалась. И тут мурашки побежали у меня по спине, в конце коридора что-то шевельнулось.

Я всматривалась в очертания фигуры, пытаясь что-то сказать, но лишь беспомощно открывала рот.

Фигура пошевелилась – огромная, нескладная фигура. Это была Сула.

– Вам что-нибудь нужно, мисс Бретт?

– Н-нет. Я никак не могу заснуть. И пошла посмотреть, все ли в порядке с Эдвардом.

– С Эдвардом все будет в порядке, – она говорила таким тоном, будто я имела наглость утверждать обратное.

– Спокойной ночи, – пробормотала я.

Она кивнула, вернулась к себе и закрыла дверь. Меня все еще колотило от мысли, что она следила за мной, когда я этого не видела.

Что она там делала? Может она кралась к двери в комнату Моник и Редверса? Может быть, она подслушивала, чтобы в любую минуту прийти на помощь к ее мисси Моник?

Я легла. И удивилась тому, что в такую влажную жару я сильно замерзла. Долго я лежала, трепеща от холода. Казалось, прошла вечность, прежде чем я заснула.

На следующее утро меня разбудила Перо, которая принесла завтрак. Завтрак состоял из мятного чая, тостов с маслом, очень сладкого варенья, непонятно из чего, ломтика дыни и двух сладких бананов.

– Устала? – улыбнулась Перо. – Плохо спала?

– Незнакомое место.

Она улыбнулась, она выглядела такой юной и невинной. Поразительно, как при дневном свете чувствуешь себя совсем по-другому. При свете солнца, пробивающегося сквозь ставни, убогая комната уже не казалась такой таинственной. Пока я завтракала, вошел Эдвард. Усевшись на кровать, он мрачно доложил:

– Я не хочу оставаться здесь, Анна. Я хочу плавать на «Безмятежной леди». Как ты думаешь, капитан возьмет меня с собой?

Я отрицательно покачала головой. Он вздохнул.

– Как жаль, – загрустил он. – Не думаю, что мне здесь понравится. А тебе?

– Поживем – увидим, – ответила я.

– Но капитан завтра уходит в плавание.

– Он вернется.

Это утешило его, как и меня.

Редверс отправился на корабль проследить за работой. Чантел уже сидела с Моник, которая не очень хорошо себя чувствовала. Сула торчала у нее в спальне, глядя на нее, как заметила после Чантел, словно василиск или Медуза.

– Понятия не имею, что она думала о том, что я делаю с ее драгоценной мисси. Я попросила ее уйти, – добавила Чантел. – Но мисси объявила, что желает, чтобы та осталась, а так как у нее начиналась истерика, мне пришлось смириться с присутствием Сулы.

Эдвард оказался не столь утомительной обузой. Раз он не мог быть с капитаном, он пожелал быть со мной.

Я сказала, что мы пойдем исследовать дом и спросила Перо, где мне можно с ним заниматься.

Она с радостью была готова услужить мне и показала пальцем наверх. Она объяснила, что там есть старая комната мисс Моник для занятий. Она решила проводить меня.

Взяв книги, мы поднялись наверх в большую комнату. Окна в ней не были закрыты ставнями, из них был прекрасно виден залив. Там стоял корабль, но я не стала обращать на него внимание Эдварда, чтобы он не расстроился.

В комнате стоял огромный стол, рядом с ним деревянная длинная скамья. Эдвард пришел от нее в восторг и, усевшись на нее верхом, стал погонять воображаемую лошадь с криками «Но!» и «Тпру!». Я тем временем стала разглядывать комнату. Я обнаружила книжный шкаф, в котором нашла учебники и две хрестоматии. Решив, что они могут пригодиться, я раскрыла стеклянные дверцы шкафа.

Пока я изучала книги, вошла Сула. Эдвард с подозрением посмотрел на нее. Я поняла, что она пытается его нянчить, а ему это не нравится.

– Вы уже здесь, – сказала она. – Вы не теряете времени, мисс Бретт.

– Мы еще не начали заниматься. Пока мы разведуем местность.

– Разведуем местность, – пропел Эдвард. – Но!

Сула нежно улыбнулась ему, но он этого не заметил. Когда она села вместе с ним на скамью, он вскочил и начал носиться по комнате.

– Я – «Безмятежная леди», – возвестил он и закричал, имитируя сирену. – Все на месте, и все в порядке, сэр.

Я засмеялась, глядя на него. Она улыбнулась, не мне, ему, но когда она перевела взгляд на меня, то глаза ее сверкнули, и я снова вздрогнула, как ночью, когда встретила ее в коридоре.

Рядом со шкафом стояло кресло-качалка, подобное тому, что я заметила на крыльце. Усевшись на него, она стала качаться взад-вперед. Скрипение кресла действовало мне на нервы – его следовало смазать – а ее присутствие меня смущало. Интересно, она что, собирается преследовать меня? Я решила, что не допущу ее присутствия на уроках, хотя в данный момент я не могла попросить ее удалиться. Так как она молчала, тишина стала невыносимой, и я произнесла:

– Вижу, что у нас будет настоящий класс.

– А вы не ожидали? Думали, что у нас на Коралле и класса быть не может?

– Да у меня и в мыслях не было подобного. Просто создается впечатление, что это помещение использовалось для занятий несколько поколений.

– Откуда? Здесь не было дома, пока его не построил мсье.

– И миссис Стреттон была единственной ученицей?

– Ее звали мисс Баркер.

– Кого?

– Гувернантку.

И она улыбнулась самой себе, что-то тихо бормоча. Нечто нелестное в адрес мисс Баркер.

– Она приехала из Англии? – спросила я.

Она кивнула.

– Здесь была семья, которая сюда приехала. Он приехал посмотреть, сможет ли остаться тут навсегда. У них были мальчик и девочка и их гувернантка. И мсье сказал, что мисси Моник пора учиться. Ну, и гувернантка приходила сюда и учила их в этой комнате. Мисси Моник, маленькую девочку и маленького мальчика.

– Ей весело было с ними.

– Они все время дрались. Девчонка ее ревновала.

– Какая жалость.

– Мальчик любил ее. Естественно.

Сомневаюсь. Представляю себе Моник – избалованный, капризный и неприятный ребенок.

– Значит, гувернантка учила их вместе, – заключила я. – Очень удобно.

– Недолго. Они уехали. Им не понравился остров. Мисс Баркер осталась.

– И что с ней случилось?

Сула улыбнулась.

– Она умерла, – сообщила она.

– Как печально. Она кивнула.

– Ну, не сразу. Она обучала мисси и любила ее. Она не была хорошей гувернанткой, не строгая. Она хотела, чтобы мисси ее любила.

– Снисходительная, – заметила я. Она все качалась взад-вперед.

– И она умерла. Ее похоронили на холме. У нас есть христианское кладбище.

И она осмотрела меня так, словно снимала мерку для гроба. Какая неприятная женщина!

Сегодня на берегу произошло необыкновенное событие. Я отдыхала у себя в комнате из-за жары. Все в доме, да и на острове, казалось, следовало этому обычаю. Во всяком случае, стояла такая жара, что заниматься чем-либо, кроме как лежать за закрытыми ставнями посреди бела дня, было невозможно.

Я слышала крики, но не стала обращать на них внимание, а потом пришла Чантел и все мне рассказала.

– Наш галантный капитан стал героем происшествия, – сообщила она.

– Какого происшествия?

– Пока ты тут дремала, в заливе решался вопрос жизни и смерти.

– Капитан…

– Как всегда на высоте.

– Чантел, перестань шутить.

– Он спас жизнь Дику Каллуму.

– Что… капитан!

– Ты поражена. Разве ты не ждешь от него героических деяний?

– Да что случилось? Он…

– Совершенно невозмутим. Выглядит так, словно спасает людей каждый день.

– Что все-таки произошло?

– Какая ты нетерпеливая! Короче. Дик Каллум решил поплавать. Его предупреждали, что в воде полно акул, но он махнул рукой на все предупреждения. Поплыл, акулы им заинтересовались. Его схватила судорога. Он заорал. Капитан оказался начеку и «как есть, кинулся в воду». Он спас его. Вырвал из пасти акулы-убийцы.

– Правда?

– Конечно, правда. Ты что, думала, что он поступит иначе?

– Где они?

– Дик на борту под опекой доктора Грегори. У него сильное потрясение, и ему придется день – два пролежать в кровати. В данный момент он спит. Грег дал ему таблетку опиума. Она явно требовалась ему.

Я улыбнулась, и она расхохоталась.

– У тебя такое блаженное лицо. И это хорошо, ведь завтра он отплывает.

Она задумчиво смотрела на меня.

– Чантел, – серьезно заговорила я, – нам не следовало приезжать сюда.

– Говори за себя, – поддразнила она меня. – И не обманывай себя. Ты не поменяла бы эту жизнь… ни за какое процветающее антикварное дело.

Этот вечер был не таким, как предыдущий. Дик остался на борту корабля в кровати, Моник у себя в комнате. Вчерашний припадок дал о себе знать, и Чантел давала ей белладонну согласно предписанию доктора, тщательно следя за нормой, потому что белладонну, как и все сильнодействующие наркотики, опасно принимать в большом количестве.

К обеду пришел доктор Грегори, кроме него были Редверс, Чантел, мадам и я. Без Моник обед проходил более культурно. Перо и Жак вежливо прислуживали нам. Казалось, мадам расслабилась и с чувством собственного достоинства исполняла роль гранд-дамы. Было подано превосходное вино из запасов ее мужа и простая еда. Главным блюдом была рыба с соусом из манго. Суп, по моему мнению, был сварен из остатков вчерашнего обеда, на десерт мы ели ананасы и бананы. Потом мы, как и вчера, пили кофе в салоне.

Обсуждали главным образом дневное происшествие. Мадам рассказала несколько страшных историй об акулах: как один человек брел по берегу близ воды, и акула откусила ему руку.

– Здесь купаться очень опасно. Какой вы смелый, капитан, вы так рисковали.

– Акулы были не очень близко. У меня было время вытащить Дика.

– Ему это послужит уроком, – вмешалась я.

– Он прекрасный пловец. С ним ничего бы не случилось, если бы не судорога.

– Какой ужас он пережил, – произнесла Чантел. – Плыл и вдруг оказался без сил.

– Бедный Дик Каллум! – воскликнул Ред. – Никогда не видел его таким потрясенным. Такое впечатление, будто ему стыдно… ведь это может случиться с кем угодно.

Потом мы говорили об острове. Мадам высказала сожаление, что корабля не будет во время праздника. Это главное событие в году для обитателей острова, гостям праздник тоже очень нравится.

Чантел спросила, что происходит во время праздника.

– Пиршество и ритуальные танцы. Вас поразят огненные танцоры, правда, капитан?

– Они очень искусные, – согласился Ред. – Да и как иначе, ведь им приходится исполнять очень опасный танец.

– Думаю, что это и производит эффект, – сказала Чантел. – Опасность.

– Подозреваю, что они мажут себя чем-то огнестойким, – высказал свое мнение доктор. – В ином случае они не смогли бы так жонглировать своими факелами.

– Их мастерство в скорости их движений, – объяснил Ред. Мадам повернулась к нам:

– На острове живет семья, которая из поколения в поколение исполняет танцы с факелами. Они уверяют, что находятся под защитой богини огня. Поэтому все так жаждут увидеть это зрелище. Секрет своего искусства они никому не раскрывают.

– Старик еще танцует? – спросил Ред.

– Нет, теперь танцуют двое его сыновей. Они, в свою очередь, обучают этому искусству своих сыновей. Существует легенда, которую они всем рассказывают. Их предки прибыли из Страны Огня, поэтому у них с огнем прекрасные отношения, он никогда не причинит им зла. Таков рассказ. Но, как вы уже сказали, и я в этом не сомневаюсь, они мажут тело и одежду какой-то мазью, ну и, конечно, превосходная ловкость.

– Они так и живут в доме дальше по побережью? – задал вопрос Ред.

– Они и не думают уезжать, – мадам снова повернулась к нам с Чантел. – Их дом очень трудно найти, если вы не станете его специально искать. Он прячется среди деревьев. Они говорят, что живут там с тех пор, как прибыли из Страны Огня. Они отказываются принимать новые веяния, которые появились на острове. Полагаю, им хотелось бы, чтобы остров оставался таким же, как и сто – двести лет назад.

– А где находится Страна Огня? – поинтересовалась Чантел.

– В их воображении? – предположила я.

– Именно так.

– Какая же она может быть? Что-то вроде солнца? – задумалась Чантел. – Наверное, она находится на небе.

– На все-то вам требуется ответ, – усмехнулся Ред. – Принимайте их такими, какие они есть. Они превосходные артисты. Возможно, лишь благодаря этому мифу они в состоянии исполнять столь воспламеняющий танец. Если это так, пусть так оно и будет. Зрелище поразительное.

– Так что, видите, – снова обратилась к нам с Чантел мадам, – на острове есть на что посмотреть.

В десять часов доктор пошел обратно на корабль, а мы с Чантел вернулись к себе.

Через несколько минут я услышала стук камней о ставни. Открыв их, я выглянула из окна.

Внизу стоял Редверс.

– Нам надо поговорить, – сообщил он. – Вы можете спуститься? Я ответила, что сейчас спущусь.

Задув свечи, я вышла в коридор. На столе стояла масляная лампа, фитиль из экономии был прикручен. Я неуверенно спустилась вниз и вышла на крыльцо. Оттуда я увидела Редверса, стоящего в тени дома.

– Нам надо поговорить, – повторил он. – Другой возможности нам не представится. Пойдемте погуляем.

Он взял меня за руку, и мы молча пошли по траве. Я ощущала, какая у него горячая рука. Ни дуновения ветерка, прекрасная ночь, и, несмотря на жару, было не душно. Ярко сияли звезды. Все небо заполонил Южный Крест, такой же далекий, как и наша Большая Медведица. Мимо летали светлячки, прожужжало какое-то насекомое. Из кустов доносилось бесконечное гудение.

– Бесполезно, Анна, – начал он. – Я хочу быть откровенным с вами. Завтра я уплываю. И сегодня я должен сказать вам все.

– Что именно?

– То, что еще не говорил, то, что вы должны знать. Я люблю вас, Анна.

– Пожалуйста… – слабо запротестовала я.

Но он продолжал:

– Я не могу жить, притворяясь. Вы должны знать, что теперь я стал совсем другим.

– Слишком поздно.

– Так не должно быть.

– Но это так. Вот ее дом. И она сейчас в нем. Она ваша жена.

– Господи, Анна, порой я ненавижу ее.

– Это не приведет ни к чему хорошему. Вы обязаны понимать это.

– Вы сомневаетесь во мне. Вы слышали скандал… сплетни. Даже сейчас, когда я говорю с вами искренно, вы считаете, что это плохо.

– Мне пора идти.

– Останьтесь на минуту. Я должен был сказать вам все, Анна. Когда я вернусь, вы будете здесь и…

– Ничего не изменится, – продолжила я.

Я вспомнила задыхающуюся Моник и слова Чантел «Она не доживет до старости». Невыносимо. Нельзя даже думать об этом.

– Временами она приводит меня в ярость, и я…

Я не желала, чтобы он произносил это вслух. Я закричала:

– Нет… Нет!

– Да, – настаивал он. – Сегодняшний вечер не такой, как всегда. Он похож на тот, другой. Вечер в «Доме Королевы». У меня такое чувство, словно мы одни на целом свете, как было и тогда. Я могу забыть обо всем. Тогда существовали лишь мы одни, так и теперь.

– Но появилась тетя Шарлотта и доказала нам, что все это иллюзии. Какой смысл в иллюзиях? Они всего лишь сны, нам приходится просыпаться и смотреть в лицо реальности.

– Когда-нибудь, Анна…

– Я не хочу, чтобы вы произносили это вслух. Мне не следовало приезжать сюда. Надо было остаться в Англии. Это было бы самым лучшим.

– Я уехал, но не смог забыть вас. Я все время вас вспоминал. Господи, ну почему именно со мной произошло такое?

– Когда-то вы любили ее.

– Никогда.

– Вы женились на ней.

– Я объясню вам, почему.

– Не надо. Ни к чему хорошему это не приведет.

– Но вы должны знать. Вы должны понять.

– Я понимаю, что вы больше не любите ее.

– Иногда мне кажется, что она сошла с ума. Иногда я думаю, что она была сумасшедшей всегда.

– Она любит вас по-своему. Он потер себе бровь.

– Я ненавижу ее, – объявил он. – Я ненавижу ее за то, что она есть, и за то, что она стоит между нами.

– Молчите, прошу вас.

– Лишь сегодня, Анна. Сегодня я обязан сказать вам правду. Я хочу, чтобы вы знали, как это произошло. Мы встретились, вы и я. Вы были тогда ребенком, и меня потянуло к вам, но тогда я этого не понимал. Я понял это позже, когда пришел в «Дом Королевы». И тогда я сказал себе: «Я должен уехать. Я не должен больше видеть ее, потому что то чувство, которое возникло между нами, раньше мне не было известно, и я не в состоянии противиться ему». Я не герой, родная моя. Я хочу вас, хочу больше всего на свете… хочу плавать с вами, каждую минуту находиться рядом и днем, и ночью, никогда не разлучаться. Мы должны быть частью друг друга. Вот что я знаю. Я знал это и в «Доме Королевы», но теперь я в этом уверен в тысячу раз больше. Анна, для меня существуете только вы, а я для вас. А вам известно это?

– Мне известно, что со мной происходит то же самое, – ответила я.

– Анна, дорогая, вы такая честная, такая правдолюбивая, не похожая ни на кого, кого я знал раньше. Когда я вернусь, я отвезу вас обратно. Это не конец. Мы будем вместе, мы должны быть вместе…

– А Моник?

– Она останется здесь. Она принадлежит этому злому острову.

– Вы считаете его злым?

– Таким я его вижу. Все несчастья произошли со мной здесь. Та ночь и огненный танец… словно кошмар. Мне часто снится тот праздник. Жаркая ночь, яркие звезды, луна. Праздник всегда проводится в ночь полной луны. Барабаны весь день созывают людей со всего острова. Поймете, когда сами увидите. Все это возбуждает. Я был взбудоражен. Тогда я не сознавал зло, пока не начались несчастья. Здесь я женился. Здесь я потерял корабль. Здесь я перенес самые страшные удары судьбы. Да, мне не следует об этом говорить, но сегодня такая ночь. Это ночь, когда мы говорим друг другу правду, отбрасываем принятые условности, чтобы сказать то, что действительно имеет значение: правду. Вы должны понять, мне будет тяжело, если вы не захотите выслушать меня. Я не оправдываю себя. Все случилось по моей вине. Только представьте. Эти барабаны, необычность обстановки, ощущение, что жизнь доходит до величайшего крещендо. Мы сидели огромным кругом и пили местный напиток. Он называется «гали» и подается в скорлупе кокосовых орехов. Он очень крепкий. Местные зовут его огненной водой. Его варят огненные люди. Они составляют суть праздника. Они не хотят, чтобы европейский образ жизни завоевал себе место на острове. Я думаю, что именно это является истинной причиной пиршества и танцев. Все-таки я пытаюсь оправдать себя. Возбуждение, опьянение… и Моник, одна из них и все же не из них. Она пришла танцевать. Тогда она была здоровой. В результате… я пошел провожать ее в «Каррмант».

– Вы не обязаны мне рассказывать все, – взмолилась я.

– Но я хочу, чтобы вы поняли. Я попал в ловушку. На следующий день мы отплыли и вернулись через два месяца…

– Понимаю. Вы обязаны были жениться. И старая нянька сделала все, чтобы это произошло.

– Мадам де Лодэ, старая нянька, сама Моник… они были полны решимости. А я все еще находился под обаянием острова. Я был большим глупцом. О, Боже, Анна, каким я был глупцом. Я до сих пор глупец, потому что своим рассказом преподношу себя в невыгодном свете. Человек чести не должен предавать огласке подобное… Анна, не разлюбите меня! Лишь в те моменты, когда я думаю о вашей любви, я ощущаю немного счастья. Иногда, когда она приходит в ярость…

– Молчите! – в ужасе закричала я. – Даже не думайте об этом. Я была сильно напугана. Он назвал остров злым. Я чувствовала, что над нами нависает зло. Я думала, что никогда не забуду этот сад с густыми зарослями, жарким душным воздухом, смутным гудением насекомых, как и не забуду другой сад на другой стороне света, влажный, мглистый, с едва различимым ароматом хризантем и маргариток в Михайлов день и запахом мокрой земли.

На меня нашло озарение. Я любила его, об этом я знала давно, но я любила сильного и побеждающего героя, теперь мне стали известны его слабости, и я стала любить его еще больше. Но меня пугало мое чувство, потому что он нес на себе огромный груз трагедии. Что может быть хуже такой судьбы, когда приходится жить с женщиной, которую ненавидишь, и когда попадаешь в подобную ситуацию по своей беспечности? Когда такой человек, как Редверс, человек глубоких сильных страстей, любит другую женщину, ситуация становится не просто трагичной, она становится опасной.

Я определенно ощущала его страсть, пока сдерживаемую, и я подумала о Моник, безрассудной, яростной, приходящей в исступление от ревности. Одновременно меня поразила мысль, что я, простая домашняя Анна, попала в водоворот страстей. Неужели и я способна на глупость, как и другие?

Он сжал мои руки, и меня переполнила нежность, потребность защитить его… защитить нас всех, и меня, и Моник.

Я поняла в эту минуту, что в состоянии рассуждать объективно, и произнесла холодным тоном:

– Давайте поговорим спокойно. Мы не первые мужчина и женщина, оказавшиеся в подобной ситуации. Часто я думаю, что, если бы тот вечер в «Доме Королевы» произошел до вашего плавания на остров, все было бы иначе. Время оказывает сильное влияние на наши жизни. Я всегда думала об этом, когда слушала стук часов в «Доме Королевы».

Даже в такую минуту я произносила слова только ради того, чтобы что-нибудь сказать. Я пыталась выиграть время. Мне хотелось успокоить его, дать ему понять, что нам нельзя встречаться наедине.

Он привлек меня к себе, и я сказала в отчаянии:

– Нет. Мы ведем себя безрассудно. Мы должны быть осторожными.

– Анна, так будет не всегда.

Где-то вдали закричала птица. Будто кто-то насмешливо смеялся.

Он обнял меня. Его губы оказались около моих. И снова раздался насмешливый хохот.

И в ту минуту я поняла, что мне самой придется решать свое будущее, что я должна сдержать Редверса. Вероятно, мне следовало быть благодарной тете Шарлотте, ее суровому воспитанию и ее презрению, которое она выказывала тем, кто нарушал законы морали. Она словно оказалась в этом саду – не презрительная и мрачная, как бывало, а безжизненная, такая, какой я видела ее в гробу – мертвая, когда надо мной нависло подозрение в убийстве.

Нынешняя ситуация намного опасней существовавшей в «Доме Королевы», а ведь тогда меня подозревали в преступлении. А что если одним прекрасным утром я проснусь и узнаю, что Моник умерла? Что если возникнет подозрение в убийстве? И налицо будут доказательства?

Я чувствовала, что кто-то где-то предупреждает меня.

– Мне пора, – сказала я и, высвободившись, быстро пошла прочь.

– Анна, – в его голосе звучало мучительное желание, но я осмелилась лишь на то, чтобы убежать.

Я подошла к дому, меня, естественно, поджидала Сула. Наверняка она следила с балкона.

– Вам нравится ночной воздух мисс Бретт? – спросила она.

– Приятно прогуляться после жаркого дня.

– Анна, Анна, дорогая моя…

Ред. Он шагнул на крыльцо, не заметив Сулы.

– Вы тоже находите приятным ночной воздух после жаркого дня, капитан? – поинтересовалась она.

Он ответил ей холодным тоном:

– Единственное время, когда можно спокойно погулять.

Все признаки страстного любовника исчезли. Торопливо пожелав «спокойной ночи», я отправилась к себе.

Сев в кресло, я прижала руку к сердцу, оно сильно билось.

Я ликовала и тряслась от страха. Меня любили… но опасной любовью. Я не принадлежу к искательницам приключений, которые обожают опасность. Я мечтаю о тихом счастье, но я полюбила не того человека. Как было бы хорошо, если б я смогла полюбить Дика Каллума.

Я вспомнила о Суле. Интересно, расскажет она Моник о том, что видела. Она меня ненавидит. Я ощущала ее ненависть, которая возрастет еще сильнее.

Смысла ложиться в постель не было. Я не засну. Мерцали свечи. Хотела бы я знать, объявят ли мне, что я жгу слишком много свечей. Несмотря на безумные страсти, свойственные обитателям этого дома, им приходится быть экономными.

Надо лечь, тогда смогу затушить свечи. О чем я только думаю в такую минуту. Моя жизнь тает, как свеча. Познав разочарование, я должна вернуться в Англию, только не на «Безмятежной леди». Возможно, я смогу наняться гувернанткой к людям, возвращающимся обратно. В конце концов, мисс Баркер – так, кажется ее звали – нашла себе место на острове.

Я умылась холодной водой из кувшина, заплела волосы и задула свечу. И в последний раз взглянула на корабль в заливе.

Завтра в это же время его уже не будет.

На следующее утро я, как обещала, поехала на корабль навестить Дика Каллума. Когда Эдвард узнал об этом, он захотел поехать со мной, но ему пришлось остаться со своей матерью. На корабль перевозились копра, арбузы и бананы, взад-вперед плавали лодки. Меня переправили на маленькой лодке к кораблю, и я взобралась по трапу, который был спущен прямо в воду.

Дик меня ждал. Он уже был не ногах, правда, несколько потрясенный, и это не удивительно.

Увидев меня, он сильно обрадовался.

– Я знал, что вы приедете, – воскликнул он, – но раздумывал, не отправиться ли мне на берег повидаться с вами.

– Поздравляю! – заявила я.

– Так вы уже все знаете?

– Я пришла в ужас. Нельзя же быть столь неосторожным.

– Будет мне урок. Больше не стану беспечно купаться там, где полно акул.

– Значит, урок не пропал даром.

– Если бы не капитан Стреттон, мне был бы конец. Я не могла удержаться, чтобы не засиять от гордости.

– Мы оба могли погибнуть, – продолжал он, – надо было видеть, с какой скоростью он бросился ко мне и вытащил из воды.

– А как вы себя сейчас чувствуете?

– У меня все еще небольшой шок… и мне стыдно.

– Такое могло случиться с каждым.

– Давайте сядем, – предложил он, – вообще-то я должен был стоять на вахте, но Грегори говорит, что я могу отдыхать до отплытия. Я хочу с вами поговорить, Анна. Так что нам представилась прекрасная возможность. Я буду скучать по вас. Надеюсь, что и вам будет меня не хватать.

– Я буду чувствовать себя одинокой, когда буду выглядывать из окна и не видеть корабль.

– А я буду думать, как вы живете в этом доме, странном доме. Я молчала, он внимательно разглядывал меня.

– Это действительно странный дом. Вы уже поняли это. Более сломанного, обветшалого, неуютного и представить себе невозможно.

– Едва ли можно было ожидать увидеть другой замок Кредитон.

– Вы ведь станете скучать по своему дому?

– Не знаю. Я не очень-то была счастлива дома. У меня умерла тетя.

– Да, я знаю, Анна. Я пытаюсь собраться с мужеством, чтобы кое-что рассказать вам. Мне хочется рассказать об этом кому-нибудь, а вы самый важный для меня человек. Я хочу, чтоб вы знали.

Я повернулась к нему.

– Тогда скажите.

– Вам известно, что я хочу жениться на вас, но не об этом я пытаюсь сказать. Хотя сначала я хочу, чтобы вы знали, что я буду ждать вас. Впереди два месяца. Может быть, вы измените свое решение.

– Относительно чего?

– Замужества.

– Не понимаю.

– Возможно, вы и не любите меня, но вы меня и не презираете.

– Ну, конечно.

– Может наступить время, когда вы скажете себе, что двое, стремящихся к счастью, смогут построить его вместе. Страсть не всегда является основой, на которой можно построить будущее. Страсть меняется, она подобна зыбучим пескам… но взаимное влечение, здравый смысл прочны, как скала.

– Я знаю.

– И возможно, однажды…

– Кто знает? Нельзя предугадать будущее.

– А теперь мы хорошие друзья?

– Самые лучшие.

– Поэтому я должен вам сказать.

– Говорите, прошу вас, лучше высказать то, что мучит вас.

– Я ненавидел капитана.

– Знаю.

– Значит, вы догадались?

– Вы себя выдали. Вы так о нем говорили, с такой злобой.

– А теперь он спас мне жизнь. И из-за того, что я так ненавидел его, я бы предпочел, чтобы меня спас кто-нибудь другой.

– Но это сделал капитан.

– Он смелый человек, Анна. Очень романтическая фигура, правда у него есть грехи, но, по вашему разумению, они романтического свойства. Он – авантюрист, пират. Я ненавидел его за то, что он имеет то, о чем я мечтаю. Зависть. Именно это я испытываю к нему. Зависть – один из семи смертных грехов; самый отвратительный, по-моему.

– Почему вы так завидовали ему?

– Потому что, – сказал он, – я мог иметь то, что имеет он.

– Вы хотите сказать, что могли бы стать капитаном?

– Я имею в виду, что мог тоже жить в замке, я мог разделить свое детство с Рексом. Со мной, как и с капитаном, могли обращаться, как с сыном.

– Вы говорите…

– Он мой брат. Я старше его на три года. Моя мать служила в замке белошвейкой леди Кредитон. Она была очень хорошенькая, сэру Эдварду она понравилась, как и все девушки до нее. Когда я родился, сэр Эдвард дал матери содержание, чтобы ей не приходилось приходить в замок. Я получил образование, и, в свою очередь, меня подготовили к работе в компании. Но я никогда не был признан сыном сэра Эдварда, как капитан.

– Капитан знает об этом?

– Нет. Я расскажу ему.

– Думаю, он поймет вас. Я просто уверена в этом.

– Теперь я не могу относиться к нему, как раньше. Невозможно ненавидеть человека, спасшего тебе жизнь.

– Я рада… за вас и за него. У вас обоих улучшатся отношения без этой бессмысленной ненависти.

– И не забудьте, что, чтобы не случилось за эти два месяца, я вернусь. Как бы я хотел, чтобы вы плыли с нами. Мне страшно подумать, что станет с вами в этом доме.

– Но я приехала исключительно ради Эдварда.

– Два месяца, – произнес он, – небольшой срок, но многое может произойти за это время.

– Многое может произойти и за день, как вы сами и обнаружили, – напомнила я. – Не так давно вы ненавидели капитана, а теперь ваше восхищение победило вашу неприязнь. Расскажите ему об этом. Уверена, он поймет.

– Вы такого высокого мнения о нем? – проговорил он с тоской. Я не ответила, боясь поведать о своих чувствах кому бы то ни было. Когда, оставив его, я собралась возвращаться на берег, на сходнях я встретила Редверса, поджидавшего меня.

– Другой возможности поговорить наедине не будет, Анна, – обратился он ко мне. – Я написал вам.

Он сунул мне в руку письмо.

Мы стояли рядом, глядя друг на друга, но говорить не могли, поэтому я попрощалась:

– До свидания, капитан. Желаю безопасного и счастливого плавания.

И пошла вниз по сходням.

Я никак не могла дождаться, когда можно будет прочитать его письмо. Оно было коротким, но каждая его строка дышала любовью.

Анна, дорогая.

Мне следовало бы извиниться за вчерашнее, но я не хочу. Все, что я говорил… правда. Без вас мне нет счастья. Я люблю вас, Анна. Анна… ждите… Я знаю, когда-нибудь все изменится. Вспоминайте обо мне, как и я буду все время вспоминать о вас. Я люблю вас.

Редверс.

Мне следовало уничтожить письмо. Мне следовало помнить, что человек, написавший мне его, не свободен, но вместо этого я сложила его и спрятала в корсаж. Ощущая прикосновение бумаги, я испытывала радость.

Меня любили.

Ко мне зашла Чантел. Увидев меня, она удивилась.

– Что-то случилось, – отметила она. – Ты стала красивой.

– Ерунда.

Взяв меня за плечи, она потащила меня к зеркалу. Она остановилась, обнимая меня за плечи, и, вдруг расхохотавшись, повернула меня лицом к себе. Письмо выскочило и торчало из выреза моей блузки. Она выхватила его с озорным смехом.

– Отдай, Чантел, – в ужасе закричала я. Даже Чантел не должна его видеть.

Улыбаясь она отдала мне письмо. Затем вдруг помрачнела.

– Ох, Анна, – молвила она. – Будь осторожна.

Днем корабль ушел.

Эдвард расплакался. Он смотрел, как уплывает корабль, из сада, так как я решила, что на берег идти неблагоразумно. Я сказала:

– Из сада будет все хорошо видно.

Поэтому мы стояли и смотрели. Слезы медленно катились по его щекам, он плакал молча, меня это больше трогает, чем когда он ревет во все горло.

Он взял меня за руку, я крепко сжала его руку.

Я прошептала:

– Два месяца пройдут быстро. Мы будем здесь стоять и смотреть, как он возвращается.

Это немного приободрило его.

– Отмечай дни по календарю, – посоветовала я.

Ему подарили календарь на Рождество, и он каждый месяц педантично отрывал от него листки.

– Ты даже удивишься, как быстро летит время.

В сад вышла Моник, у нее были опухшие красные глаза. Я подумала, что она по-настоящему любит его. Эта мысль погребальным звоном отозвалась у меня на сердце, ведь и в любви, и в ненависти она связана с ним навеки.

Увидев нас с Эдвардом, она трагически закричала:

– Дитя мое! Дитя мое! Одни мы остались!

Она простерла к нему руки, но Эдвард отвернулся и каменным взглядом уставился перед собой. Возникла Сула, она передвигалась свойственной ей крадущейся походкой.

– Пойдем, мисси, – сказала она. – Слезами горю не поможешь. Моник немедленно начала завывать. Она схватила Эдварда за руку, но он вырвался и зарылся лицом мне в юбку, что было на него совсем не похоже. Он не любил вести себя, как ребенок.

– Я не нужна ему, – с горечью воскликнула Моник. – Ему лучше с мисс Бретт. – Она истерически захохотала. – И не только ему.

Сула обняла ее.

– Идем в дом, мисси, любимая моя. Идем.

Бросив на меня презрительный взгляд, Сула повела Моник в дом. Взгляд ее был полон злобы.

Как же она меня ненавидит! Больше, чем Моник. По-видимому, я действительно нужна Моник, так как являюсь поводом для устраивания сцен.

Мне было крайне не по себе.

После ухода корабля Моник несколько дней болела, и Чантел постоянно находилась при ней.

Я сказала Эдварду, что мы должны безотлагательно начать заниматься и, таким образом, время пойдет быстрее. Ему нравились география и история. Я обратила его внимание, главным образом, на те места, которые мы проплывали и которые были для него не просто точками на карте. Он внимательно изучил голубое пространство Тихого океана и нашел наш остров – черное пятнышко среди других черных пятнышек на площади, окрашенной в голубой цвет. Он пришел в восторг от названий других островов и все продолжал произносить их, напевая: «Тонгатапу, Нукуалофа, Острова Дружбы, Као, Фонуа-фуу». Он решил, что, когда станет моряком, объездит их все. Мы подсчитали какого приблизительно числа вернется корабль, и он обвел дату красным карандашом. Ему нравилось выражение «красный день календаря». И он решил сделать таким этот день. Чтобы не забыть, он обвел его красным.

Дом ему не нравился, не нравилась и еда. Он предпочитал проводить время со мной или с Чантел. Его мать смущала его своими пылкими ласками. Когда она его игнорировала, он чувствовал облегчение. Сула, старавшаяся изо всех сил добиться его благоволения, ему не нравилась, но Перо смешила его, и он обожал ее дразнить, старый Жак ему тоже пришелся по сердцу, тот разрешал ему лазить по экипажу и помогать ухаживать за лошадьми. Бабушку он немного побаивался, но, по крайней мере, уважал.

На острове ему нравилось, но из-за акул я боялась разрешить ему купаться. Я была рада, что с Диком произошла история, которая хорошо для него кончилась, потому что вдобавок к тому, что Дик переменил свое отношение к Редверсу, я могла приводить происшествие с ним в пример Эдварду.

Вечером, когда спадала жара, мы гуляли. Обычно мы ходили в магазинчики, походившие на хижины, и смотрели, как девушки в разноцветных длинных юбках делают из раковин бусы, браслеты и серьги. Они сидели под навесом из пальмовых листьев – Эдвард назвал его «домом без стен» – и работали до темноты, рано утром они уже были на месте. В середине дня остров пустел.

Вдоль берега стояли сараи для копры и фруктов, которые отправляли за границу, островитяне существовали за счет торговли.

– Не очень похоже на Лангмаут, – заметил Эдвард. – Когда-нибудь мы поедем домой.

Были моменты, когда жизнь наша протекала нормально. А были, когда атмосфера в доме становилась невыносимой. Обычно это происходило по ночам, когда я лежала в кровати, просто не в состоянии заснуть, думая о «Безмятежной леди». Где она теперь и вспоминает ли меня Редверс, лежа у себя в каюте. Я доставала его письмо и перечитывала. Я никак не могла найти безопасное место для него. Ни к шкафам, ни к ящикам не было ключей. Поэтому я прятала его среди своей одежды и каждый раз, приходя к себе в комнату, проверяла, на месте ли оно.

По ночам пугающе скрипели половицы. После полуночи на масляной лампе в коридоре прикручивался фитиль. Я слышала, как по коридору шлепает Сула в плетеных туфлях, которые она обычно носила. Они представляли собой соломенную подошву с перепонкой, сделанной из раскрашенной соломы. Они были очень грязными и потрепанными. Я слышала, как она останавливалась, и мне казалось, что она стоит у моей двери и что если я выскочу из кровати и распахну дверь, я столкнусь с ней нос к носу.

Зачем? Бессмысленно. Но меня не покидало ощущение, что она постоянно следит за мной.

Я без конца глядела на дату, отмеченную Эдвардом красным карандашом, и считала, что жду этого дня больше, чем он, хотя каждый раз спрашивала себя, что, кроме радости увидеть Редверса, он может мне принести.

Было бы легче, если бы Чантел меньше была занята, но она сказала, что боится надолго покидать Моник. Эта глупышка делала все, чтобы заболеть, а ей это было нетрудно.

Ее навестил врач острова. Он был очень старый и только и ждал, когда приедет новый доктор, тогда он уйдет на пенсию. Он говорил с Чантел. Потом она сказала, что он совершенно отстал от времени. И неудивительно, он жил на острове вот уже тридцать лет.

Через три дня после отплытия корабля Моник прислала за мной Эдварда. Увидев ее, я поняла, что она в опасном настроении. Она проговорила хитрым голосом:

– Вы, наверное, чувствуете себя очень одинокой, мисс Бретт.

– Нет, – осторожно ответила я.

– Вы скучаете по кораблю?

Я промолчала.

– Как странно! – продолжала она. – Вы нравитесь двоим, так? Еще и Дику Каллуму. Вы не похожи на роковую женщину… Я бы сказала, сестра Ломан больше годится на эту роль, а ведь ей не удалось поймать мистера Кредитона, правда?

Я спросила:

– Вас не интересуют успехи Эдварда?

Она расхохоталась.

– Успехи Эдварда! Я и ему не нужна. Нет. Вы не довольствуетесь капитаном. Вам нужны все. Вы даже Эдварда не желаете оставить мне.

Эдвард заволновался, и я обратилась к нему:

– Эдвард, пойдем посмотрим карты.

Эдвард с готовностью поднялся, он так же, как и я, хотел уйти. Но она начала визжать. Выглядела она ужасно, внезапно переменившись: глаза стали безумными, лицо покраснело, волосы выбились из-под ленты. Она в ярости стала оскорблять меня… слава Богу, она кричала бессвязно, мне не хотелось, чтобы Эдвард понял суть ее обвинений.

Вошла Чантел. Она знаком попросила меня удалиться, и я выбежала.

«Мне нельзя больше здесь оставаться», – твердила я себе. Ситуация невыносима. Мне надо уехать до возвращения корабля. Но как?

Я представляла, как появляется корабль. Разве я смогу уплыть с Редверсом без Чантел? Она определенно и решительно сказала, что на острове она не останется. Как только корабль вернется, она уплывет. И я должна уплыть с ней.

Но смогу ли я? Да и куда? Обратно в Англию с Редверсом? Это безумие.

Я вымыла руки и переоделась. Пришел врач. За ним послала Чантел. У Моник был страшный приступ.

Распустив волосы, я стала причесываться, дверь медленно отворилась. В отражении зеркала я увидела Сулу. Она напугала меня своим видом, я решила, что она пришла сделать что-нибудь ужасное со мной.

Как же она меня ненавидела! Она произнесла:

– Мисси Моник очень больна.

Я кивнула. Мы смотрели друг на друга, она, вяло опустив руки, я с распущенными волосами и расческой в руках. Потом она спокойно проговорила:

– Если она умрет… это вы убили ее.

– Чушь, – резко возразила я.

Она пожала плечами и повернулась, чтобы уйти. Но я окликнула ее.

– Послушайте, – решила высказаться я. – Я не позволю вам говорить со мной подобным образом. Она сама довела себя до приступа. Я тут ни при чем. И если я услышу подобное вновь, то приму меры.

Мой твердый и уверенный тон почему-то, кажется, напугал ее, так как она отпрянула и опустила глаза. Я продолжала:

– Идите и не приходите ко мне в комнату впредь без приглашения.

Она закрыла за собой дверь, и я услышала шлепанье ее плетеных сандалий.

Я взглянула в зеркало. Лицо у меня горело, а глаза сверкали. Я выглядела готовой вступить в бой. Но она ушла, и по мере того, как я смотрела на свое отражение, выражение моего лица менялось.

В глазах появился страх. Меня уже раз обвиняли в убийстве. Почему это происходит со мной опять.

Я снова загадочным образом попадаю в ту же ситуацию.

Комната приобрела страшный облик, но дом казался еще страшнее.

Два месяца. Долгие дни и ночи.

Атмосфера вокруг меня сгущалась.

Мне стало страшно.

Мы обедали вдвоем с мадам. Чантел не захотела оставить Моник одну, и ей отнесли обед на подносе.

Мадам вела себя сдержанно. Она сказала:

– Едва ли имеет смысл готовить специально для нас двоих. Нам хватит легкой закуски.

Легкой закуской оказались остатки рыбы от вчерашнего обеда – вечная рыба. Ее ловили местные рыбаки, она была самым дешевым доступным продуктом вместе с фруктами, некоторые из которых росли прямо в саду.

Меня это мало волновало. У меня не было аппетита.

В избытке на столе было лишь вино. По-видимому, его запас был большим.

Главным украшением стола служил канделябр, который так мне нравился, но свечи в нем не горели. Мадам заметила, что достаточно освещения от масляной лампы.

Вероятно, свечи на острове безумно дорогие, я начала подсчитывать цену всему. В этом доме каждый начинает этим заниматься.

Я попыталась перестать об этом думать и переключиться на мадам де Лодэ. Как же она непохожа на свою дочь. С чувством собственного достоинства, уравновешенная, единственной эксцентричной чертой ее характера являлась экономия, доводимая порой до абсурда. Одним из призраков, преследующих этот дом, была Бедность.

Она улыбнулась.

– Вы очень спокойная, мисс Бретт, – произнесла она. – Мне это нравится.

– Я рада, что кажусь такой, – ответила я.

Если бы она умела читать чужие мысли, то изменила бы свое мнение обо мне.

– Боюсь, что моя дочь сильно больна. Она сама доводит себя до приступов.

– Боюсь, что вы правы.

– Поэтому она постоянно нуждается в сиделке.

– Лучше сиделки вам не найти, – отозвалась я.

– Сестра Ломан настолько опытна, насколько и привлекательна. Я искренне согласилась с ней.

– Вы так ее любите… а она вас. Приятно иметь друга.

– Она была по-настоящему добра ко мне.

– А вы к ней?

– Нет. Боюсь, что мне не представилась возможность ей помочь. А мне бы так хотелось что-нибудь сделать для нее.

Она улыбнулась.

– Я рада, что вы приехали. Вы нужны Эдварду, а сестра Ломан нужна моей дочери. Хотела бы я знать, останетесь ли вы…

Ее глаза смотрели на меня задумчиво.

– Трудно загадывать, – уклонилась я от ответа.

– Должно быть, вам все здесь кажется непривычным.

– Да.

– Вы считаете нас… примитивными?

– Я не ожидала здесь увидеть культурный центр.

– Вероятно, вы скучаете по дому?

Я вспомнила ущелье и дома на противоположной стороне, вспомнила замок Кредитон, и старые мощеные улицы Лангмаута, а также новую часть города, которая выросла благодаря любезности сэра Эдварда, который, помимо своих любовных историй, стал миллионером и дал процветание городу. Даже служанка леди жила в доме, как леди, а белошвейка получала собственный доход, и ее сын был принят в компанию.

Мне так захотелось перенестись туда, вдохнуть холодный чистый морской воздух, увидеть доки, паруса катеров и клиперов, плывущих бок о бок с новыми современными пароходами такими, как «Безмятежная леди».

– Наверное, любой человек скучает по дому, когда находится вдали от него.

Она стала расспрашивать меня о Лангмауте и скоро перевела разговор на замок Кредитон. Ее сильно интересовали подробности жизни в замке, и она не скрывала своего восхищения леди Кредитон.

Сидеть за столом не имело смысла. Мы обе мало ели. Я с тоской поглядела на остатки рыбы, с которой увижусь завтра.

Мы перешли в салон, Перо подала нам кофе. Очевидно, сегодняшний вечер предназначался для откровенного разговора.

– Меня крайне беспокоит моя дочь, – сообщила она. – Я надеялась, что в Англии она изменится, станет более уравновешенной.

– Мне кажется, что она никогда не изменится, где бы она ни жила.

– Но в замке… с леди Кредитон… среди такого изящества…

– Замок, – объяснила я, – действительно представляет собой замок, хотя он построен сэром Эдвардом. Создается впечатление, будто он относится к нормандскому стилю, а это означает, что он огромный. Люди, живущие там, могут не встречаться друг с другом неделями. Леди Кредитон живет в своих апартаментах. Понимаете, они не живут одной семьей.

– Но она же пригласила мою дочь. Она хотела, чтобы туда привезли Эдварда.

– Да, и я думаю, что она продолжает этого хотеть. Но миссис Стреттон заболела, и доктор решил, что английский климат усугубил ее болезнь. Поэтому было решено, что ей необходимо ненадолго вернуться домой, для того, чтобы посмотреть, как она будет себя чувствовать здесь.

– Я рада, что она дома. Тут ей удобнее, и климат более подходящий. Вот… Как видите, мы очень бедны.

Мне не хотелось говорить с ней на эту тему, потому что бедность была ее навязчивой идеей, а всякая навязчивая идея наводит тоску на посторонних. Более того, я не очень-то верила, что она настолько бедна, как хочет казаться. Я оглядела мебель в комнате. С момента моего приезда я постоянно находила в доме интересные образцы.

Я сказала ей:

– Но мадам де Лодэ, у вас же много ценных вещей.

– Ценных? – переспросила она.

– Стул, на котором вы сидите, французский, восемнадцатого века. На рынке его можно прекрасно продать.

– На рынке?

– На рынке антиквариата. Понимаете, я не гувернантка по профессии. Моя тетя занималась антиквариатом и обучила меня своему ремеслу. Я разбираюсь в мебели, предметах искусства, фарфоре и так далее. Тетя умерла, а я была не в состоянии продолжать дело. У меня была депрессия, и моя подруга сестра Ломан предложила мне поменять образ жизни, вот я и приняла это место.

– Как интересно. Расскажите мне о моей мебели.

– Некоторая очень ценна. Большая часть вашей мебели французская, а французская мебель известна во всем мире благодаря своему художественному исполнению. Ни в одной другой стране не производилась столь красивая мебель. Возьмем вон тот шифоньер. Это Ризенер. Я уже осмотрела его и нашла монограмму. Возможно, вы сочтете меня чересчур любопытной, но меня так интересуют такие вещи.

– Ни в коем разе, – заверила она. – Я рада, что вы интересуетесь мебелью. Умоляю, продолжайте.

– Его прямые линии превосходны. Видите? Затейливое маркетри и короткие ножки просто идеальны. Он является примером того, как эффектно могут сочетаться простота и пышность. Я редко встречала подобный экземпляр, только в музеях.

– Вы имеете в виду, что он… стоит денег.

– Порядочной суммы, я бы сказала.

– Но кто его купит здесь?

– Мадам, покупатели со всего мира съедутся сюда ради такой мебели.

– Я крайне удивлена. Я понятия не имела.

– Я так и думала. За мебелью необходимо ухаживать… следить, чтобы в ней не завелись вредные насекомые. Ее надо полировать, вытирать с нее пыль. Время от времени проверять, в каком она состоянии. Но я увлеклась.

– Нет, нет. Полировать! Это нелегко, к тому же дорого. «Как свечи», – разозлилась я.

– Мадам, – сказала я. – Вы, несомненно, обладаете небольшим состоянием в мебели и других редких предметах.

– Что же мне делать?

– Надо сообщить об этом. Например, шифоньер. Я помню, у нас был запрос от одного человека, который искал именно такой и, наверняка, его бы удовлетворил худший, чем Ризонер. Он бы заплатил 300 долларов. Нам не удалось выполнить его заказ. Но если бы он увидел этот…

Ее глаза засияли при упоминании о деньгах.

– Мой муж привез мебель из Франции давным-давно.

– Да, большая часть мебели французская, – быстро продолжала я, потому что мне пришла в голову мысль осмотреть всю мебель и сообщить мадам, что она не так бедна, как полагает. – Я могла бы составить опись мебели. А вы пошлете список в Англию торговцам антиквариатом. Я уверена, вы получите за мебель немало денег.

– Но я не знала. Я понятия не имела, – вдруг она погрустнела. – Составить опись, – задумалась она, – это работа профессионала. Вам придется заплатить.

Главное, что ее беспокоило, это то, что придется кому-нибудь платить!

Я быстро ответила:

– Я сделаю это ради удовольствия. Пусть это будет моим хобби во время моего пребывания в доме. Мадам, мне не надо платить. Я смогу одновременно рассказать Эдварду об антиквариате, так что пренебрегать занятиями с ним я не стану. О мебели можно рассказывать на уроках истории.

– Мисс Бретт, вы самая необычная гувернантка.

– Вы хотите сказать, ненастоящая.

– Не сомневаюсь, Эдварду от вас больше пользы, чем от настоящей.

Я взволнованно обсуждала ее мебель. Два месяца теперь протекут быстро, потому что у меня будет чем заняться.

– Хотите еще кофе, мисс Бретт?

Уступка. Обычно больше одной чашки не предлагалось, остатки уносились и подогревались на следующий день.

Я согласилась. Кофе был превосходным. Его, наверняка, выращивали на острове, правда, недостаточно, чтобы экспортировать, но жителям острова его хватало.

Она стала доверительно рассказывать мне, как попала к ней мебель.

– Мой муж был из хорошей семьи, младший сын знатного рода. Он попал на остров после дуэли, на которой убил младшего члена французской королевской семьи. Ему пришлось бежать из страны. Позже его родные прислали ему мебель. У него было немного денег и это имущество. Я познакомилась с ним, и мы поженились, потом он стал заниматься сахарной плантацией, которая процветала. Из Франции ему присылали вина, тогда в доме было все по-другому. Я прожила на острове всю жизнь и никогда не уезжала отсюда. Мать моя была местной, отец эмигрировал из Англии, потому что его семья хотела избавиться от него. Он был чудесным человеком и, думаю, был бы умным, если бы не лень. Больше всего он любил посидеть на солнышке. Я была его единственной дочерью. Мы были бедны. Он тратил все деньги на напиток, который делают на острове. Этот напиток очень крепкий, он называется «гали». Вы еще услышите о нем. А когда появился Арман, мы поженились, жили здесь, принимали гостей, и богаче нас на острове мало было людей.

– На острове существует социальная жизнь?

– Существовала… и сейчас до какой-то степени существует, но теперь я не в состоянии устраивать приемы, и я не принимаю приглашения, так как не могу ответить тем же. Здесь существует колония французов, англичан и немцев. В основном они занимаются промышленностью, кроме того здесь находятся филиалы корабельных линий. Прожив какое-то время, иностранцы покидают остров. Мало кто остается здесь надолго.

Благодаря ее рассказу жизнь на острове стала более мне понятной. Странное соединение коммерции и варварства. У берега кипит работа по утрам и вечерам, а в других частях острова в пальмовых хижинах идет примитивная жизнь.

– Мой муж был прекрасным бизнесменом, – продолжала она, – но он часто впадал в ярость. Моник унаследовала его характер. Внешностью она походит на мою мать. А иногда она выглядит так, словно в ней течет чистая местная кровь. К сожалению она унаследовала отцовскую импульсивность и, увы, его физическое состояние. У него был туберкулез, и врач ничем не мог помочь ему. Он болел все сильнее и сильнее, пока не умер. А было ему всего тридцать один год. Мне пришлось продать плантацию, и вскоре мы обеднели. Я не знаю, что мне делать. Приходится быть осторожной…

Влетело насекомое с яркими синими крыльями и заметалось вокруг лампы. Она следила за ним взглядом, а оно металось все быстрее и быстрее. Насекомое походило на великолепную стрекозу, слишком красивую, чтобы позволить ей бессмысленно погибнуть.

– Она скоро упадет. Они не выносят света. Как же она пробралась? Ставни закрыты.

– Может выпустить ее наружу? – спросила я.

– А как вы ее поймаете? Надо соблюдать осторожность. Некоторые из ночных насекомых опасны. Можно заболеть. Некоторые смертельно ядовиты.

Я с восторгом следила за насекомым, которое в последнем порыве налетело на лампу и упало на стол.

– Глупое существо, – прокомментировала мадам. – Спутало лампу с солнцем и погибло, пытаясь достичь его.

– В этом мораль, – с легкостью заключила я. Мне было жаль, что оно помешало нашему интересному разговору, и мы замолчали. Потом она попросила меня рассказать ей побольше о ее мебели, и мы беседовали до тех пор, пока я не покинула ее и не пошла к себе.

На следующий день Моник стало лучше. Чантел сказала мне, что белладонна производит желаемый эффект, но Моник предпочитает нитрит амила, который принимала в Англии, но его нельзя было провезти на борту.

– Нам следует помнить, что и она расположена к туберкулезу. Она очень больна, Анна. Я все думаю, а вдруг она… что-нибудь сделает с собой.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Примет большую дозу лекарств.

– Каким образом?

– Ну, здесь полно наркотиков. Опиум, лауданум… и белладонна.

– Боже мой…

– Не волнуйся. Я слежу за ней.

– Неужели она склонна к самоубийству?

– Она что-то говорила по этому поводу, но это всего лишь слова. Те, кто много об этом говорит, никогда не кончают жизнь самоубийством. Таким нравится пугать других… шантажировать, чтобы все было, как им хочется. Она не тот человек. Однако она все время повторяет, что не нужна ни капитану, ни Эдварду, да еще эта Сула ее подстрекает. Она стала еще истеричнее с тех пор, как приехала сюда.

– Чантел, – сказала я, – если она покончит с собой, то скажут… Чантел схватила меня за плечи и начала трясти.

– Не переживай. Я не позволю, чтобы это произошло. Она меня не успокоила. Я произнесла:

– Как странно. Иногда по ночам об этом я и думаю. Тетя Шарлотта… Не могу поверить, что она покончила с собой.

– Это подтверждает мою теорию. Кончают с собой те, от кого этого не ждешь. Они об этом не говорят. А наша Моник любит драматизировать. Она никогда не покончит с собой.

– Предположим, что покончит? Ходят сплетни…

– О тебе с капитаном? – Чантел кивнула в знак согласия.

– Скажут, что из-за этого. Могут даже сказать… Ах, Чантел, какой ужас. Вспомнят, как умерла тетя Шарлотта и что в ее смерти подозревали меня.

– Ты беспокоишься о том, чего не произойдет. Ты такая же, как и Моник.

– Это может произойти.

– Это не произойдет. Обещаю тебе. Я буду следить за ней. Я сделаю все, чтобы ей даже случай такой не представился.

– Ох, Чантел, какое счастье, что ты здесь.

Она успокоила меня, и я с удовольствием занялась составлением описи мебели. Мое предположение оказалось верным. В доме имелось небольшое состояние в виде мебели, хотя от ее вида я пришла в ужас.

Я призвала Перо и объяснила ей, что от нее требуется. Я настаивала, что пыль опасна. В ней заводятся насекомые. Есть термиты. Я видела, как они маленькими армиями маршируют по саду, но они могут превратиться в большие армии. Я представила, как они маршируют по ценной мебели. Мне было известно, что они могут съесть мебель, оставив от нее одну шелуху.

Перо возвестила:

– Полировать мебель слишком дорого. Мадам никогда мне этого не разрешит.

– Недальновидность и глупость, – заключила я.

Бедная Перо. Она нервничала. Я узнала, что даже несмотря на небольшую плату она хотела работать в «Каррманте», потому что здесь ей платили больше, чем если бы она работала на сахарной плантации или потрошила рыбу. Ей не хватало ловкости, чтобы делать ожерелья из раковин и серьги. Ей хотелось оставаться при доме, поэтому она экономила свечи, выполняла приказания мадам и мыла посуду. Она была прекрасной служанкой, всегда старающейся угодить.

После моем выговора Сула, казалось, стала меньше на меня злиться, но я часто ощущала, как она следит за мной, когда я, изучая мебель, заносила ее в список. Однажды, подняв голову, я увидела, что она смотрит на меня в окно; часто, когда я быстро подходила к двери, я слышала, как шлепают прочь ее плетеные сандалии. По-видимому, она стала иначе относиться ко мне. Вероятно, она решила, что я могу принести в дом удачу. Представляю, как они с Перо, а возможно и с Жаком судачат обо мне. Оказалось, что мебель имеет большее значение, чем они предполагали. Я ее продам для них, и дом снова станет богатым, как при жизни мсье де Лодэ. И зная, что все это сделаю я, они стали относиться ко мне с уважением.

Я заметила, с каким благоговением они глядят на грубый деревянный подсвечник и на старые плетеные стулья.

Перо стала понемногу полировать мебель, экономно расходуя политуру.

Однако жить в доме стало приятнее, я почувствовала себя более свободно. Шло время. Моник стала успокаиваться. Я попросила Эдварда иногда проводить с ней время и помнить, что она больна, и поэтому моментами ей необходимо убеждаться в его любви к ней, а порой она слишком устает, чтобы общаться с ним. Он отнесся к этому спокойно и продолжал отсчитывать дни в календаре, с удовольствием наблюдая, как постепенно приближается Красный день календаря.

Однажды, когда он сидел со своей матерью, я выскользнула из дома погулять вдоль моря. Я любила гулять одна. От пейзажа захватывало дух, я постоянно натыкалась на новые красивые места. Составление описи успокаивало меня. Меня поглощала работа, и я забывала о неведомом будущем и мрачном настоящем, разглядывая канапе или бюро, которые явно принадлежали руке какого-либо мастера, но у них отсутствовало клеймо.

Стоял полдень, сильная жара уже схлынула, но гулять на солнце было очень жарко. На мне была огромная плетеная из соломы шляпа, которую я купила на одном из прилавков под пальмовым навесом у берега, шляпа была с широкими полями, легкая, созданная как раз для жары.

В поисках тени от деревьев я забрела вглубь и, обойдя залив, вышла к месту, где раньше не бывала. Там было чудесно. Шумел прибой, временами раздавалось жужжание, и неожиданно на бреющем полете проносилось мимо какое-нибудь насекомое.

Мое внимание привлек камень в воде, недалеко от берега. Он стоял вертикально, напоминая человеческую фигуру, его окружала голубая прозрачная вода. Я стояла высоко на утесе, откуда мне был виден завиток следующей бухты, на острове было очень много бухт. Мне говорили, что остров занимает площадь тридцать миль на шесть, следовательно, он был одним из самых больших в группе островов, поэтому, как я предположила, он и был обитаем и до какой-то степени культивируем. Далеко в море виднелись другие островки, но, вероятно, это были всего лишь куски вулканической породы, попавшие в воду много веков назад.

Утес отлого спускался в поросшую лесом долину. Цветущие деревья были такими яркими, что мне захотелось получше их разглядеть, к тому же на утесе было очень жарко, и мне хотелось уйти в тень, чтобы отдохнуть и собрать букет экзотических цветов, которые мне так нравились. Я ставила букеты в горшки, которые нашла для меня Перо.

Укрывшись под деревьями, я сняла шляпу и стала ей обмахиваться. Мы с Чантел купили себе национальные платья, только мы их немного переделали, чтобы они выглядели более современными.

Среди деревьев стояла стена из глины. Стена начиналась за лесом и тянулась через весь лес, меня поразила ее неуместность, и я поняла, что она что-то значит; правда, мне все кажется необычным на острове.

В стене был пролом, и я прошла сквозь него. Лес сгущался. Я пошла к другой стене, на этот раз высокой. Здесь явно было что-то огорожено, и мое любопытство стало расти. Я зашагала вдоль стены, пока не набрела на калитку; отодвинув засов, я вошла внутрь. Тут деревья были прорежены, и трава была аккуратно подстрижена, место походило на только что скошенную лужайку. В центре поляны стояла каменная фигура. Подойдя к ней поближе, я увидела, что вокруг нее лежат разноцветные камни: пурпурно-розовые, похожие на аметисты, темно-синие, по-видимому, ляпис-лазурь, светло-зеленые агаты и большие раковины. Они образовывали вокруг фигуры круг.

И тут до меня дошло, что это племенной знак, и я ступила в запретное место.

Меня охватило смятение, и я побежала прочь из этого места. А вдруг весь лес – частное владение, и я нарушила границы. Стараясь найти дорогу, я убегала все дальше и дальше в лес. Когда я смотрела на него с утеса, он казался мне небольшим, но сейчас он превратился в лабиринт, в котором я не могла найти выход. Исхоженные тропинки разбегались в разные стороны. Выбрав одну из них, я пошла вперед, за поворотом появился дом. Типичный местный дом из ила и веток на сваях с крышей из веток и соломы. Дом был одноэтажным, но по местным стандартам очень длинным и большим.

Мне было очень жарко, главным образом, от страха. Я четко понимала, что нарушила границы необычным способом, и мое присутствие может оказаться нежеланным. Недаром там стояла грозная фигура в кольце из камней и раковин.

Я быстро пошла обратно. Я вздрагивала от каждого шороха. Но на сей раз я боялась не змей и не насекомых. Постепенно я стала впадать в панику.

Вернувшись на огороженное место, я попыталась вспомнить, какая тропа привела меня сюда, но тропинок было очень много, и все они вели в разные стороны. Я прошла по некоторым из них. Вообразив, что я попала в ловушку, я вдруг увидела, как вдали блеснуло море, я и ринулась по направлению к нему. Деревья редели. Свобода! Я почувствовала такое облегчение, что даже стала уверять себя, что ничего страшного не произошло. Я ругала себя за то, что впала в панику из-за фигуры в окружении камней и мысли о том, что сунула нос, куда не следует.

Я стала быстро обмахиваться шляпой. Мне было очень жарко, намного жарче, чем если бы я просто гуляла на солнце.

Становилось поздно. Я взглянула на часы, приколотые к платью. Мне всегда казалось, что они не подходят к этому платью, но так было удобно. Пять часов. Я находилась в огороженном месте двадцать пять минут. А мне казалось, что прошла вечность.

Я стала подниматься по склону. Добравшись до верху, я увидела знакомую фигуру, глядевшую на море.

Это была Сула. Я поняла, что она следила за мной.

– Сула, – я надеялась, что говорю суровым тоном.

Она перевела взгляд на меня.

– Я вас видела, мисс Бретт, – сообщила она.

– Вы давно здесь сидите? Она пожала плечами.

– У меня нет… – она ткнула пальцем в свое платье, имея в виду часы.

– Я решила, что заблудилась, – объяснила я.

– Вы пошли туда, куда вам нельзя.

– Боюсь, что виновата в том, что нарушила чужие владения, но я совсем нечаянно.

Она бросила на меня непонимающий взгляд. Нам с Чантел часто приходилось говорить проще.

– Вы ходили на землю Та'луи.

– Она так называется?

– Земля Огненных Людей.

– Да? Я слышала о них.

– Они очень умные.

Я села рядом с ней. Я сильно устала от страха, жары и восхождения.

– Они танцуют в огне. Огонь не делает им зло. Они могут то, чего не могут другие.

– Я видела фигуру… наверное, идола… с камнями вокруг.

У нее был такой непроницаемый вид, словно она не слышала меня.

– Они танцуют. Вы увидите, как они танцуют. Огонь ничего им не делает. Они прибыли из Страны Огня… давным-давно, когда на Коралле еще не было белых людей.

– А где находится Страна Огня? – поинтересовалась я. Она снова проигнорировала меня.

– Огонь не делает им зло, как другим.

Теперь мне стало понятно, что это местное суеверие.

– Буду с нетерпением ждать их огненного танца.

– Они умные. Они мудрые, – у меня возникло впечатление, что таким образом она пытается задобрить их. – Вот, что я вам скажу. Когда был пожар… сильный ужасный пожар… горели двадцать домов, пылала земля, и никто не смог остановить пожар, только Огненные Люди смогли.

– Интересно.

– Они борются с огнем с помощью огня. Они вывели людей из домов и взорвали дома. Они знают толк в пожаре и в пламени. И взлетели дома, и огню нечего было жечь. Он не мог добраться до пространства между домами после того, как сгорели дома между ними.

– Понятно, – сказала я.

– Та'луи сделали большой взрыв, и пожар кончился. Огонь делает то, чего от него хотят Огненные Люди. Они очень умные.

Сидя рядом с ней, я размышляла, насколько она примитивна и как часто можно найти логическое объяснение чудесам мудрых людей.

Я взглянула на скалу в море, Сула улыбнулась и произнесла: «Вам она нравится».

– Не могу на нее наглядеться. Раньше я ее не видела.

– Ка'калота стоит здесь с начала мира.

– Пожалуй, – заметила я. – Ка'калота. Какое странное название. Глупое замечание, все названия на острове звучали необычно для меня.

– Это значит – Женщина Тайн.

– Да? – встрепенулась я.

– Был корабль, – продолжала она. – «Загадочная женщина». Однажды ночью он пропал. Он взорвался…

– Так же как и дома, которые взорвали Огненные Люди? – спросила я.

– Две загадочные женщины в бухте к несчастью.

Я заволновалась. Может быть в этом ответ? Может быть, эти странные Огненные Люди, явно умеющие обращаться с порохом, и взорвали «Загадочную женщину»? Но мне хотелось знать больше.

Я попросила:

– Расскажите мне о той ночи…

– Какой ночи?

– Когда корабль… пропал.

– Я ничего не знаю. Он был, а потом его не стало.

– Но вы сказали, что она… – я указала на фигуру, – не потерпит другой загадочной женщины в бухте. Как она могла сделать, чтобы корабль пропал?

– Не знаю. Я не умная.

– Вероятно, Огненные Люди знают, – проговорила я. Она молчала. Потом заявила:

– Она видит все…

– Что?

Она показала головой на фигуру.

– Она сейчас следит за нами.

– Неужто? – спокойно ответила я.

– Она следит за мной… за вами. Она знает, что мы сидим здесь и говорим о ней.

– Но это всего лишь камень.

Сула зажала себе рот и стала сильно качать головой.

– Дух вошел в нее пятнадцать лет назад.

– Всего лишь пятнадцать. Я думала, что она стоит здесь века.

– Этому духу пятнадцать лет. Раньше были другие. Она нетерпеливая. Хочет расстаться. Сейчас она дух Каро'ка.

– Да?

– Она захотела чужого мужа и пошла собрала траву, которая растет в лесу. Она знала, как ее варить, и положила ее в чашку своей хозяйки. Она убила ее, и ее убили. Мы повесили ее высоко на дереве лицом к Ка'калоте. И так оставили, а утром, когда мы ее сняли, ее дух попал в камень и будет там, пока его место не займет другой.

– Странная легенда.

– Это загадочная женщина… женщина, которая тайно любит и хочет, и тайно замышляет, и идет и собирает ядовитую траву, и тайно делает варево. Такие женщины были всегда… они живут везде. Они хотят чужого мужа и убивают. Когда убивают, их тайну раскрывают, и их вешают на дереве вон там… около статуи, и их души попадают в камень и находятся там до тех пор, пока другие не займут их место.

Словно задул холодный ветер, хотя, как обычно, стояла жара.

Неужели она шла за мной, чтобы рассказать это?

Я пристально глядела на каменную фигуру, она все больше и больше напоминала женщину. Казалось, что она простирает ко мне руки… ко мне! Я хотела чужого мужа. Идиотизм. Сначала я пережила панику, теперь жара, неподвижный воздух и эта женщина рядом – злобное существо, ненавидящее меня.

Может она хотела меня загипнотизировать?

Этого допустить нельзя.

Я зевнула.

– Я так устала от жары. Я к ней не привыкла. Придется медленно идти домой.

Она кивнула.

Я встала и пошла. Мне хотелось обернуться и посмотреть, идет ли она за мной, мне хотелось бросить последний взгляд на выступающую из моря скалу.

Но, чем дальше я уходила от Сулы и ее женщины тайн, тем больше я успокаивалась.

Легенды острова! Неужели я верю в них?

Не могла удержаться, чтобы не рассказать обо всем Чантел.

– Старая вампирша старалась напугать тебя.

– Но, должна признаться, мне было не по себе. Сперва заблудилась, потом наткнулась на нее, сидящую на скале. Она сама выглядела, как каменная статуя мщения.

– Этого она и добивалась. Хочешь, я тебе дам таблетку, и ты успокоишься?

– Нет, спасибо. Я совершенно спокойна.

– Как всегда, – улыбнулась она. – Или… почти всегда. Анна, ты сама не своя с тех пор, как мы приехали сюда. У тебя измученный вид.

– Это все из-за этого места. Тут так необычно.

– Ты же родилась в Индии. Ты должна взять себя в руки. Не думала же ты, что здесь тебя ждет английский город?

– Здесь все так странно. Здесь скрытая дикость.

– Без соглашения, предписываемого нашей дражайшей Королевой, – ехидно произнесла она. – Не волнуйся, мы не задержимся здесь.

– А что же будет с Моник, когда ты уедешь? Она пожала плечами.

– Меня наняли доставить ее сюда. Я не обещала, что останусь здесь. Она может умереть завтра, а с другой стороны может жить годами. Я не желаю тратить свои юные годы на это место, уверяю тебя. Так что не волнуйся. Мы уедем с тобой на чудесном корабле «Безмятежная леди», как только он вернется.

– Не сомневаюсь, у тебя есть какой-то тайный план.

Поколебавшись, она сказала:

– Я чувствую это каждой клеточкой своей кожи. Я тебе говорила, Анна, что на мою кожу можно полагаться?

После общения с Сулой разговор с Чантел был подобен возврату к цивилизации и здравому смыслу. Она продолжала:

– Хочешь уехать отсюда, Анна?

– Я буду в отчаянии, если мне придется остаться здесь. Будто меня заточат в тюрьму, лишат свободы. Чантел, а какой станет твоя пациентка, когда ее муж уедет надолго?

– Кровожадной, – весело выпалила Чантел.

– Наверное, мне стоит попытаться найти работу в Сиднее.

– Зачем? Хотя, что я спрашиваю. Ты ведь так увлечена своим капитаном? И зная тебя, Анна, я думаю, что ты пришла к выводу, что воистину правильный поступок – это уйти из его жизни… немедленно.

Я не ответила, и она пробормотала:

– Бедная Анна. Но все будет хорошо. Обещаю тебе.

– Я могу дать объявление в газетах.

– Ты впадаешь в панику, Анна.

– Кажется. Эта Сула и то, что она говорила о каменной фигуре. Представь, если что-нибудь случится? Вдруг Моник умрет и…

Я не могла продолжать, и Чантел объявила:

– Я не допущу этого. Не так, как ты думаешь, но не допущу.

– Ты считаешь себя всемогущей. Она мне угрожала. А Моник меня ненавидит. Если она покончит с собой, и выяснится, что я…

– Анна! Что у тебя в голове!

– Она может в психозе отомстить мне таким способом.

– Я повторяю, я не допущу этого.

– Вспомни, что меня уже подозревали в убийстве.

– А разве я тебя не вытащила?

– Твои свидетельские показания спасли меня. Но, Чантел, иногда я сомневаюсь.

– В чем? – тихо спросила она.

– В том, что это правда.

– Я говорила, что это может быть правдой.

– Но ты говорила, что однажды ты видела, как она встала, чтобы посмотреть горку.

– Мне же надо было тебе помочь, Анна.

– Значит, ты этого не видела.

– Я только сказала. Она могла встать. Я уверена в этом.

– Но ты сказала, что это было на самом деле.

– Мне пришлось, Анна… из-за тебя. Мы же друзья, правда?

– Но… ты сказала неправду.

– Я уверена, что так оно и было.

– Я не верю, что она покончила с собой.

– Тогда кто ее убил? Наверное, Эллен. Ей срочно понадобились деньги, так как мистер Орфи стал колебаться.

– Я не верю, что Эллен в состоянии кого-либо убить.

– Тогда миссис Мортон. Загадочная женщина. Что там было с ее дочерью?

– Ты думаешь?

– Какой смысл мучиться тем, чего никогда не узнаешь, Анна. Все в прошлом. И пусть тебя это больше не тревожит.

– Такое не забывается. Я чувствовала себя тогда почти виноватой. И теперь со мной происходит то же самое. Я думала, что все забыла. Надо было понимать, что это не забывается. Но я думала, что забыла. Еще это место и Сула со своими намеками.

– Тогда ты была наследницей, не имеющей понятия, что наследуешь долги. А теперь ты влюблена в чужого мужа. В какие драматические ситуации ты попадаешь, Анна.

Я молчала. Потом выпалила:

– Мне не следовало приезжать. Я должна уехать. Это единственный выход из положения. Меня страшит мысль о том, что может произойти, если я останусь. Иногда у меня возникает ощущение, что с каждым днем угроза растет и растет. Она все ближе и ближе. И когда ты говоришь, что она кричит, что покончит с собой…

Схватив меня за плечи, она стала меня трясти.

– Анна. Замолчи, или я ударю тебя. Чтобы не началась истерика. Вот уж не думала, что мне придется тебя бить. Эта дура Сула довела тебя. Она – глупая старуха. Не обращай на нее внимания. Слушай меня. Когда вернется «Безмятежная леди», мы уедем, ты и я. Тебе нечего бояться. Я послежу, чтобы с Моник было все в порядке до возвращения корабля. Осталось меньше пяти недель. Мы пробыли здесь уже половину срока. Мы отправимся в Сидней, обе. Ты будешь со мной. Я позабочусь о тебе. Ты станешь моей компаньонкой, я найду для тебя богатого мужа, и ты забудешь своего капитана.

– Ты… Чантел? Каким образом?

– Стану доброй феей. Гопля, тыква превратится в карету, и появится очаровательный принц.

– Ерунда – крикнула я.

– Послушай, Анна, забудь о капитане. Просто благодаря ему у тебя сейчас интересная жизнь. Тебе не о чем беспокоиться. Всему виной твоя абсурдная любовь. Ну, что в нем такого? Пришел он в «Дом Королевы». Ты была одинока. Тетя Шарлотта изводила тебя, и он показался тебе романтическим героем. Ты живешь в мечтах. Он совсем не романтический капитан, каким ты его вообразила.

– Что ты знаешь о нем?

– Знаю, что, когда он пришел к тебе в первый раз, он ничего не сказал о том, что женат. Он дал тебе надежду…

– Никакой надежды он мне не давал.

– Ты защищаешь его. Он слабый эгоист, который обожает весело проводить время. Ему надоела жена, и он выдумал любовь к тебе. Неужели ты не понимаешь, что даже, если он был бы свободен и ты бы вышла за него замуж, ты бы скоро надоела ему.

Я расстроилась. Она никогда раньше не разговаривала так со мной. Она продолжала:

– Он не стоит тебя, Анна. Я знаю. Послушай, со временем ты забудешь его. Просто ты мало чего видела в жизни. Я это знаю точно. Со временем я докажу тебе это.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Все это абсолютная чушь. Как ты собираешься защищать меня? Сейчас мы случайно оказались вместе, но нам обеим необходимо зарабатывать себе на жизнь, скажешь нет? Если мы уедем отсюда, мы вряд ли сумеем устроиться так, чтобы быть рядом.

Она засмеялась.

Я злобно кричала на нее, потому что почти ненавидела ее за те слова, которые она сказала о Редверсе.

– Ты так говоришь, словно ты – оракул… всемогущая богиня. Снова засмеявшись, она взглянула на меня сияющими глазами.

– Я хочу тебе кое-что сообщить, Анна. Ты очень удивишься. Я вовсе не бедненькая сиделка, какой ты меня считаешь. Я богатая, потому что у меня богатый муж. Я не собиралась говорить тебе об этом, но ты вынудила меня. Перед отплытием из Англии мы с Рексом поженились.

– Вы… с Рексом… поженились.

– Я вышла за него замуж.

– Тайно?

– Естественно. Нам еще предстоит утихомирить упрямую старуху, мою свекровь. Нам необходимо доказать ей, какую прекрасную партию заключил ее сын.

– Но ты никогда ничего не говорила.

– Само собой, нам пришлось все держать в секрете. Мы поженились тут же, как узнали, что Рекс отправляется в Австралию. Поэтому я и поехала, а тебя я оставить не могла, правда? Все произошло, как надо, и в будущем все будет идти так же. Анна, моя родная, Анна, ты для меня как сестра. Я всегда мечтала о сестре.

– У тебя есть сестры. Она скорчила гримасу.

– У нас плохие отношения. Ты – та сестра, которая мне нужна. Тебе нечего бояться. Когда придет «Безмятежная леди», мы вместе поплывем в Сидней. Рекс там. Из Сиднея я напишу леди Кредитон, что мы поженились и что со временем она поймет преимущество этого брака.

– А Хелена Деррингам?

– У нее не осталось и шанса, когда он увидел меня. Она начала хохотать.

– Анна, ты – ведьма. Ты вытянула из меня мою тайну. Я не собиралась пока говорить тебе это. Ты ужасно рассудительная. Тебе нужно знать детали и того, и сего. Но мне ведь надо было тебя успокоить, да? Кажется, это становится моей миссией в жизни. Успокаивать тебя.

Я была абсолютно растеряна.

Я решила, что Чантел уже пожалела, что поведала мне о своей тайне. Она сказала, что я никому не должна ничего говорить. Это наш секрет, и она знает, что может положиться на меня.

Я заметила, что, конечно, может.

– Мы доверяем друг другу, Анна, – заявила она.

– Да? – спросила я.

– Ты думаешь о том, что я все от тебя скрыла. Но мне пришлось так поступить.

– В своем дневнике ты даже не намекнула.

– Я не могла, это же большой секрет.

– Но я полагала, что мы говорим друг другу только правду.

– Совершенно верно, но этого я не могла сказать. Я поклялась Рексу. Понимаешь, Анна?

Я ответила, что понимаю, но на самом деле я была обеспокоена. Было кое-что еще. Она впервые призналась, что сфабриковала историю о том, что тетя Шарлотта могла ходить, если очень хотела. Это было главной причиной того, что обвинения против меня были сняты.

Оказалось, что я обязана ей больше, чем предполагала. И хотя я понимала, что она так поступила ради моего спасения, я чувствовала себя неловко.

Я пыталась успокоить себя. Я продолжала составлять опись и, как и Эдвард, внимательно следила за календарем. Я все гадала, что же произойдет, когда вернется «Безмятежная леди». Чантел отправится в Сидней к Рексу, они открыто объявят о своей женитьбе, напишут леди Кредитон. И Чантел станет в будущем хозяйкой замка Кредитон.

Я думала о ней и о Рексе. Почему я не замечала, что он полностью ею поглощен. Они уже были женаты, поэтому он смог спокойно оставить ее, зная, что не потеряет. Любопытно, что думает Хелена Деррингам; признался ли он ей, как Чантел мне.

Я старалась проводить время с ней как можно чаще. К Моник я ходила только тогда, когда никак нельзя было не идти. Я боялась, что она снова вспомнит о своих обидах и устроит мне сцену.

Поэтому я просила Чантел приходить ко мне почаще. Она ложилась на мою кровать, я садилась в кресло, и она смеялась над моей, как она говорила, простотой, но которая, как она поспешно заявляла, ей нравится.

– Как ты выдерживаешь разлуку с мужем? – поинтересовалась я.

– На карту поставлено состояние. Мою суровую старую свекровь придется умолять. Не забудь, что она выбрала Хелен Деррингам на роль невестки, а она терпеть не может, когда ей не подчиняются.

– А как вы собираетесь ее умиротворять?

– Рекс в Сиднее все прекрасно устроит. Он докажет, что мы не нуждаемся в Деррингамах. Мы можем прекрасно обойтись и без них.

– Ему, наверное, не очень-то нравится жить без тебя. Как он только согласился.

– А он и не соглашался. Он хотел рассказать все немедленно и тут же принять удар, но я запретила. Нельзя быть дураками.

– И он… послушался?

– Конечно.

– Тебе не кажется, что это проявление… слабости.

– Конечно, – повторила она.

– Я думала, что ты полюбишь сильного мужчину.

– Ты мыслишь общепринятыми образцами, моя дорогая Анна. Я могу любить лишь слабого мужчину, моей силы хватит на двоих.

– Вечно ты меня смешишь, – засмеялась я. – Но я все думаю о твоем дневнике. Ты писала неправду.

Она подняла руку.

– Клянусь, я говорила правду и ничего кроме правды. Ты обращаешь внимание на то, чего не было сказано. Полной правды. Однако правда это не прямолинейность. Она представляет собой огромный глобус с сотнями граней. В одной из граней мой брак с Рексом. Тебе она не видна, потому что глобус повернут к тебе другой стороной.

– Не могу поверить в это, Чантел.

– В мое замужество? Почему?

– Ты станешь хозяйкой замка Кредитон.

– Я всегда хотела ей быть.

– И поэтому?..

– Ты чересчур любопытна. Меня очень устраивает мой муж. Вернувшись в Сидней, я буду жить с ним, и мы напишем его мамочке и расскажем обо всем. Она будет шокирована, просто в ужасе, но потом поймет, что ей нужно смириться, и через короткое время она признается самой себе, если не кому-нибудь еще, что Рекс сделал прекрасную партию. Ты только представь, Анна, как я сижу во главе стола в черном бархатном… нет, лучше зеленом бархатном платье, усыпанном бриллиантами. Леди Кредитон, ведь в свое время он унаследует титул.

– Ты и об этом подумала?

– Да. Он будет бароном, не то что твои рыцари. Мой сын станет следующим бароном. Я войду в дело, как и моя дорогая свекровь. И, Анна, родная, для тебя всегда будет место в замке, если ты захочешь.

– Благодарю.

– И первое, чем я займусь, это выдам тебя замуж. Я буду устраивать балы специально для тебя. Все станут считать, что ты моя сестра. Не бойся, я не стану выдавать тебя за бедную родственницу. Ты возместишь упущенное…

Замолчав, она улыбнулась. Я заключила:

– Ты – авантюристка, Чантел.

– А что в этом плохого? Сэр Фрэнсис Дрейк, Христофор Колумб, все они были авантюристами, и человечество аплодировало им. Почему бы и мне не открыть что-нибудь новенькое?

– Тебе никогда не приходила в голову мысль, что ты можешь проиграть?

– Никогда, – пылко воскликнула она.

Я была рада за нее и смеялась над своими страхами за нее. Она права. Я – простофиля. Она права и в том, что считает, что всего добьется, чего пожелает.

Единственное, что меня задело во время разговора, это то, что она говорила так, будто Редверса вообще не существует. Она намеревается оградить меня от него. Милая Чантел! То, что она думала и обо мне, задумывая свои планы, трогало меня.

…Была вторая половина дня. После небольшой прогулки я вернулась к себе, чтобы умыться перед обедом. Как только я вошла в комнату, у меня возникло странное чувство, что все лежит не так, как я оставила. Кто-то был здесь. Пыль я сама вытирала, поэтому Перо ко мне не заходила. Так кто же? Подушка, ранее лежащая на кресле Людовика XV, теперь валялась на грубом деревянном стуле. Я не клала ее туда. В этом я не сомневалась, так как следила за креслом. Значит, ее кто-то переложил.

Однако это неважно. Вероятно, зашла Перо, встряхнула подушку и положила не туда. Об этом я думала, когда, как обычно, подошла к ящику взглянуть на письмо Редверса.

Письмо отсутствовало.

Кто-то заходил в комнату! И перерыл мои вещи. Ящик, в котором лежало письмо, был не в том положении, в котором я его оставила. Кто-то шпионил за мной и нашел письмо Редверса.

Письмо такое откровенное. Я помню каждое его слово. Оно отпечаталось у меня в мозгу навсегда.

Меня охватил озноб при мысли, что кто-нибудь прочтет его письмо.

Я стала перебирать все свои вещи, неистово разбрасывая их в разные стороны. Но я понимала, что это бессмысленно.

Я представила, что его прочитала Моник. Представила, как Сула крадется ко мне в комнату, роется в моих вещах и отдает письмо своей хозяйке.

Проклятая улика! Почему я не уничтожила его. Раздался стук в дверь, и вошла Чантел.

– Мне послышалось, что ты вернулась. Почему… что случилось?

– Я… я кое-что потеряла.

– Что?

Я молчала.

– Ради Бога, Анна, – резко проговорила она, – возьми себя в руки. Что ты потеряла?

– Письмо, – объяснила я. – Редверс написал мне письмо перед отплытием. Оно лежало в этом ящике.

– Любовное письмо? – спросила она. Я кивнула.

– О, Боже, Анна, – воскликнула она. – Какая же ты дура! Почему ты не уничтожила его?

– Я должна была, но не смогла.

– Он не имел права посылать тебе письмо.

– Прошу тебя, Чантел, могу я разобраться сама в своих делах?

– Ты не в состоянии этого сделать, – разозлилась она, но тоже была потрясена. – Если оно у нее… разразится скандал.

– Наверняка его украла Сула. Она отдаст его Моник. И она подумает…

– Может, она не отдаст ей письмо.

– Зачем оно тогда ей?

– Откуда мы знаем, что творится у нее в голове. Она – старая ведьма. Ох, Анна, лучше бы этого не случилось, – она закусила губу.

– Я узнаю, если оно у нее. И если я его найду, Анна, я его порву. Я сожгу его и прослежу, чтобы даже пепла от него не осталось.

– Что мне делать, Чантел?

– Ничего. Подождем. Ты везде посмотрела?

– Везде.

– Лучше бы нас здесь не было, – произнесла она. – Лучше бы мы остались обе в Сиднее. Ради Бога, только не показывай, что ты встревожена. Возможно, Сула не умеет читать. Точно, она не умеет читать. Если она до сих пор не отдала его Моник, надо его достать и уничтожить.

Я обмякла от страха, но то, что Чантел все знала, успокаивало меня…В эту ночь у Моник случился сильный приступ, несомненно, из-за письма.

Я чувствовала себя больной от ужаса, гадая, что теперь случится. Я лежала без сна, в полночь дверь отворилась, и вошла Чантел, на ней была длинная белая ночная рубашка, волосы распущены, в руке свеча.

– Не спишь? – спросила она. – Моник успокоилась.

– Как она?

– Поправится.

– Она?..

– Видела письмо? Нет. Письмо тут не при чем. Она довела себя до истерики, потому что сказала, что Эдвард никогда не захочет жить с ней. Она орала, что никому не нужна, и что, чем скорее она освободит некоторых людей от себя, тем будет лучше.

– Какой кошмар, Чантел.

– Как обычно. И тебя она поминала. Она сказала, что ты узурпировала ее место и что, когда капитан вернется, ее уже не будет, потому что она покончит с собой.

– Снова?

– Видишь ли, она повторяет это все время. Словно попугай. Не принимай близко к сердцу.

– А когда она увидит письмо…

– Оно, наверняка, у Сулы.

– К чему ей его хранить?

– Может, она думает, что это какое-нибудь заклинание. Надо не дать ей возможности показать письмо Моник. Если она покажет, то вся чертовщина вылезет наружу. Полагаю, что бесполезно уговаривать тебя заснуть?

– Боюсь, что бесполезно.

– Так вот, запомни. Через несколько недель мы будем в Сиднее. Осталось недолго, Анна.

Я успокоилась.

Целый день вдали стучали барабаны. Они действовали мне на нервы. Казалось, что они возвещают о приближении ужасной развязки. Прошла неделя с тех пор, как я потеряла письмо, и Моник ничем не намекала, что читала его. Чантел сказала, что обыскала всю ее комнату, но письма не нашла. Оно, вероятно, у Сулы, если я сама не положила его куда-нибудь.

Я возмущалась. Никуда засунуть его я не могла.

– Ну, естественно, – слегка издевалась надо мной Чантел. – Оно же такое драгоценное.

Но ее, как всегда, беспокоили мои отношения с Редверсом.

Наступил день праздника. В доме ощущалось напряжение, как и на всем острове. Отовсюду стекались люди, главное празднество должно было начаться после заката.

В каждом доме стояли наготове бочки с гали, которые должны были быть вытащены с началом праздника.

Украшенные ветками с листьями телеги ползли к скале, на которой я встретила Сулу. Там проходят праздник и танцы.

Мадам мне все объяснила. Мы имели право присоединиться к празднику позже, когда его отметят островитяне. Нам дадут гали в скорлупках от кокосов, его следует пить потихоньку, так как он очень крепкий. Она не сомневалась, что нам понравятся танцы, особенно, огненный танец – главное событие праздника.

– На это действительно стоит поглядеть, – сказала она. – Это традиция. Секрет танца переходит из поколения в поколение.

– Я уже слышала об Огненных Людях, – напомнила я.

– Это одно из местных зрелищ. Его танцуют лишь раз в году. Наверное, чтобы он каждый раз казался новым.

– А барабаны стучат целый день? – спросила я.

– Целый день и всю ночь.

Я невольно поежилась.

– Вам не нравится этот стук?

– Не знаю. Они словно угрожают.

– Только никому не говорите об этом. Считается, что стука барабанов боятся только виноватые.

– Так говорят?

– Мисс Бретт, дорогая, здесь много странного чего говорят. Виноватая. Виноватая в том, что люблю чужого мужа. Каждое утро, просыпаясь, я гадала, что мне готовит грядущий день. По ночам мне снилась тетя Шарлотта. Даже если бы я убила ее, она бы меня так не преследовала.

Я задавала себе вопрос, если я останусь с Чантел, каким образом я сумею избежать встречи с Редверсом? Странно, что Чантел не принимает его в расчет и постоянно ведет себя так, словно его не существует.

Счастливая Чантел, она вышла замуж за того, за кого хотела.

Снова застучали барабаны. Я представила себе… скалу, шум прибоя, золотой песок, темную фигуру Женщины Тайн, ожидающей новую душу, чтобы обрести свободу.

Хоть бы «Безмятежная леди» была уже в бухте.

Ночью мы в экипаже поехали на праздник. С нами была Моник. Чантел не хотела, чтобы она ехала, но та начала истерично командовать, и Чантел сдалась. Моник надела белое, длинное, ниспадающее свободными складками платье и воткнула в распущенные по плечам волосы красный гибискус. Глаза у нее горели от возбуждения. Она была абсолютно похожа на полинезийку, будто дух острова. Она насмешливо следила за мной. Я видела, что ей доставляет наслаждение видеть мое замешательство; по-видимому, ее смешило, что столь чопорная дама, как я, и есть «другая женщина» ее драмы.

Чантел была в зеленом платье, длинном и ниспадающем складками. Она купила его на острове, и хотя материал был не очень хорошего качества, платье, мягкое и облегающее, ей шло. Она заплела волосы в толстую косу, перебросив ее через плечо вперед. Я ничего не купила для этого случая и надела шелковое голубое платье и заколола волосы, как обычно.

Прогромыхав по дороге, мы оставили экипаж вместе с остальными повозками. Потом поднялись по склону на площадку, где обычно происходили танцы. Я уже видела раньше национальные танцы. Люди часто танцевали на берегу рядом с «домами без стен» – помостами с крышами из веток и листьев.

Музыка исполнялась на музыкальных инструментах, походивших на гитары. Я уже видела их прежде. Мы сели на подстилку, которую специально для этого взяли с собой, и нам протянули кокосовые скорлупки с гали. Осторожный глоток, и по венам заструился огонь. Сильно опьяняющий напиток.

Я взглянула на сидящую рядом Чантел, у нее были расширены зрачки. Ее охватили любопытство и радость, но, думаю, она больше ликовала оттого, что думала, что скоро окажется в Сиднее с Рексом.

Чантел, счастливица!

Мы аплодировали танцующим, медленно и ритмично хлопая в ладоши. Так принято на острове. Эти танца казались бесконечными, и сидеть на подстилке было очень неудобно.

Но когда подошло время выхода Огненных Людей, возбуждение, охватившее зрителей, заразило и меня. Я встала на колени, как многие другие, совершенно не обращая внимания на боль в коленях. Появились два молодых человека, они были одеты лишь в набедренные повязки, украшенные бусинами цвета пламени, блестящими при свете факелов. На шее у них рядами висели бусы – красные бусы, на руках браслеты из красных бусин, на голове обручи из бусин, мерцающие тем же самым красным цветом.

Темное небо было усыпано сверкающими звездами, луна отбрасывала бледно-желтый свет на огромную толпу внимательных темных и светлых лиц. Аромат цветов, едкий запах дыма, блики факелов, слабое жужжание насекомых, привлеченных на свою погибель огнем.

Огненные танцоры ждали. Их старый отец церемонно подал каждому по два факела, зазвучала музыка, и танец начался. Сначала они медленно вертели факелы, подкидывали их в воздух и легко ловили. Потом они стали притоптывать и подкидывать факелы все выше и выше, ловя их. Подобное мог легко проделать любой натренированный человек. Настоящий огненный танец еще не начался.

Не знаю, как у них это получалось. Они такие быстрые и ловкие. Помню только, что порой мне казалось, что я вижу вихри огня, среди которых мелькали обнаженные тела танцоров. Они танцевали с бешеной страстью так, что дух захватывало, трудно было поверить, что можно остаться невредимым среди бушующего огня.

Музыка замедлила темп, огненный вихрь замедлил ход, и стало видно, что танцуют два человека с четырьмя факелами. Мы были крайне удивлены.

Этому чуду Огненные Люди обучились в Стране Огня, они принесли его с собой на Землю, чтобы никто не мог исполнить этот танец, кроме людей их крови.

Все кончилось. На секунду воцарилась глубокая выразительная тишина, а потом все разразились бурными аплодисментами, перешедшими в медленное ритмичное хлопанье в ладоши, внезапно раздался крик: «Келла Келла Та'луи».

Этот крик прокатился по толпе. Все разговаривали взволнованными голосами, что было естественно. Только что нашим глазам предстало чудо: чтобы не обжечь Огненных Людей пламя остыло.

Чантел взглянула на меня и усмехнулась. Я испугалась, что она сейчас съязвит, и хотя слов ее не поймут, могут понять ее настроение.

Возбуждение возросло. Огненные люди вывели мальчика.

Он был сыном одного из них и намеревался впервые исполнить огненный танец. Так как он был сыном своего отца, пламя тоже должно стать холодным для него.

У меня сильно застучало сердце. Он выглядел таким маленьким и трогательным, увешанный маленькими красными бусами. Меня охватил ужас, потому что я почувствовала, что он боится.

Мне захотелось вскочить и закричать: «Не надо!» Но я подавила в себе этот импульс. Я понимала, что этого делать нельзя. Мальчик должен выступить, как и взрослые; и я знала, что мне, охваченной дурными предчувствиями, придется сидеть спокойно, хотя я и ощущала его страх.

Он выступил вперед. Ему дали два факела. Он взял их. Покрутил, подбросил в воздух, поймал. Я почувствовала облегчение. Он такой же ловкий, как и взрослые.

Зазвучала музыка – сначала медленно, потом она стала постепенно переходить в высокое крещендо. Завертелись факелы, описывая круги.

«У него получится, – думала я. – Они прекрасно выучили его».

Снова воцарилась зачарованная тишина – сверкающее ночное небо, выразительное молчание, вихри огня.

И вдруг произошла самая страшная сцена, которую я когда-либо видела в жизни. Один из факелов взорвался в воздухе, а за ним и остальные, и мы увидели скорчившуюся фигурку, всю в пламени, даже волосы горели. Он сам превратился в факел.

Чантел вскочила. Она схватила подстилку, на которой сидела, подбежала к мальчику, набросила на него тряпку и стала сбивать пламя руками.

Я была тронута до глубины души. Поразительное зрелище, но более всего благодаря Чантел, ангелу сострадания.

Подбежали люди. Двое в сверкающих красных одеяниях кричали. Чантел произнесла свойственным ей властным голосом:

– Я – медсестра. Отойдите в сторону.

Мальчик, который катался от боли, вдруг замер. Я решила, что он умер.

Чантел приказала одному из мужчин отнести его в ближайший дом, который оказался их собственным. Она обратилась ко мне:

– Вернись домой и привези, как можно скорее, мою сумку.

Я не стала ждать ни секунды. Жак повез меня в экипаже. Он гнал лошадей к дому с такой скоростью, к какой они не привыкли. Вбежав в ее комнату, я схватила сумку с аптечкой и бросилась назад.

Всю дорогу обратно в моих ушах звучал крик мальчика.

Мы подъехали к дому другим путем, не тем, которым я нарушила владения в тот день. В доме был доктор, но он явно выпил много гали, поэтому приказывала Чантел.

Она забрала у меня сумку.

– Не уходи, Анна, – велела она. – Подожди меня.

Я села на стул, не переставая думать о мальчике. Я знала, что ему было страшно. Он же всего лишь ребенок, жестоко было подвергать его такому испытанию. А как Чантел величественна в зеленом развевающемся платье и с косой, переброшенной через плечо.

В комнате было душно, и я вышла наружу. Деревья в лунном свете казались жуткими. В воздухе благоухало цветами.

Если он останется жив, значит Чантел спасла ему жизнь, и мы не зря приехали на остров.

Я обошла дом кругом. Входить внутрь мне не хотелось, снаружи намного приятнее. Однако через некоторое время мне пришла в голову мысль, что, может быть, Чантел меня ждет, и я вошла обратно. Я не сразу поняла, что вошла не в ту дверь, через которую вышла. Я наощупь пошла по покрытому тростниковыми циновками полу. Попала в темный коридор. Заблудилась. Я прошла сквозь комнату, говоря себе, что надо выбраться из дома, обойти его и найти нужную дверь. Единственное, чего я хотела, это найти комнату, где находились Чантел с мальчиком. Надо найти дорогу, как можно осторожнее и тише.

Я прошла наощупь коридор и в полумраке увидела дверь. Прислушалась. Тишина. Тихонько постучала. Молчание. Тогда я осторожно открыла дверь, надеясь обнаружить комнату, в которой была до этого.

Но я опять попала не туда. В комнате тускло горели две свечи. У меня перехватило дух: потому что все в ней было так же, как и в огороженном пространстве снаружи. В центре комнаты стояла фигура, окруженная сверкающими камнями. Самый большой тускло мерцал, он казался живым от красного пламени. Может мне все кажется и продолжается кошмар, который пережила тогда. У меня возникло чувство, словно меня толкнули вперед. Фигура в центре не походила на ту, которую я видела в лесу, но она что-то напоминала мне.

Я подошла к фигуре, переступив через каменный круг. Мне прекрасно была известна эта фигура. Я много раз видела ее. Сначала я нашла ее в секретере, купленном в замке Кредитон, потом она хранилась у меня в комнате, она до сих пор у меня. Это была носовая фигура «Загадочной женщины», только на этот раз не копия, а оригинал. Она ласково улыбалась, ее волосы развевались будто на ветру, на одеянии было написано «Загадочная женщина».

Я никак не могла поверить собственным глазам. Фигуру поддерживала обычная деревянная палка, а вокруг нее сияли камни красным и голубым пламенем.

И тут меня озарило: бриллианты Филлимора!

Мы вернулись домой в «Каррмант» рано утром. Мне не терпелось рассказать о находке Чантел, но я решила подождать, пока мы не останемся с ней наедине. Она была в приподнятом настроении, так как понимала, что спасла мальчику жизнь, что благодаря ее быстрой реакции она сумела потушить огонь. Она все время говорила о нем. Все произошло настолько быстро, что он не так уж сильно обгорел, на руках и на ногах останутся шрамы, и мальчик был сильно потрясен, но Чантел была уверена, что он скоро выздоровеет.

– Чантел, – заговорила я. – Ты была великолепна.

– Я была готова, – объяснила она. – Я знала, что это произойдет. Подобный танец можно исполнять лишь будучи уверенным, что ничего не случится, а мальчик слишком был напуган.

– Я тоже чувствовала, но оказалась совсем не готовой.

– По правде сказать, – добавила Чантел, – я держала подстилку наготове. Поэтому я так быстро добежала до него, но мне кажется, что в подобных случаях надо действовать, не думая. Какое зрелище… бедный малыш, объятый пламенем!

– Я всю ночь не смогу заснуть, – объявила я, – или во всяком случае то, что от нее осталось.

– Я тоже, – отозвалась она.

Когда мы приехали, из своей комнаты вышла мадам.

– Что с мальчиком? – спросила она.

– Думаем, что поправится, – ответила Чантел.

– Он обязан вам жизнью, – возвестила она. – Такое не забывается. Чантел улыбнулась.

– У него шок, – сказала она. – Сейчас он спит. Утром я загляну к нему. И доктор придет.

– Но это ты…

– Я не пила гали.

– Вы, наверное, очень устали, – заметила мадам.

Чантел не отрицала. Мы пожелали мадам «спокойной ночи».

– Чантел, нам надо поговорить, – произнесла я. – Случилось нечто фантастическое.

Я зажгла свечи и обернулась к ней. Никогда она не казалась мне настолько красивой, и я, несмотря на возбуждение, на мгновение замолчала, не в силах оторвать от нее взгляд.

– Что такое? – поинтересовалась она. Я покачала головой.

– У тебя такой… ликующий вид.

– Я победила смерть. У меня такое чувство, что я вырвала этой ночью мальчика из рук смерти.

– Что за ночь. Но со мной тоже кое-что случилось, и об этом я и хочу рассказать тебе.

Я поведала ей о своей находке. От изумления она раскрыла рот.

– Те самые бриллианты? Ты уверена?

– Уверена. Это та самая носовая фигура. Я видела ее копию. По правде говоря, она у меня. К тому же на ней название… А вокруг камни.

– Может быть, это не бриллианты.

– Я не сомневаюсь, что это они. Понимаешь, Чантел, если это действительно бриллианты, это значит, что Редверс может снять с себя подозрение. Многие считают, что их украл он.

Она слегка помрачнела. Не понимаю, почему она так его не любит. Может быть, она что-то скрывает от меня? Странно.

– Ты не можешь знать этого точно, – заявила она. – Здесь повсюду полно таинственных фигур с камнями, ну и… К тому же, по твоему описанию, они слишком большие для бриллиантов. Тогда это целое состояние.

– А бриллианты Филлимора и были целым состоянием. Чантел, что нам делать?

– По-видимому, она для них что-то вроде божества. Вполне вероятно. Эта легенда о том, что они прибыли из Страны Огня. Возможно, это связано с ней. Бриллианты вспыхивают пламенем.

– Наверняка, здесь какое-то суеверие, но меня больше заботит, что делать? Пойти и сказать им? Спросить, как попали к ним фигура и камни?

– Вероятно, они рассердятся, когда узнают, что ты видела их. Ты же в конце концов бродила по дому без разрешения.

– Да, я и раньше нарушила их границы, – и я рассказала ей, как гуляла по их участку. – Может ты что-нибудь сделаешь. Они тебе благодарны.

Она молчала.

Тут я внезапно закричала:

– Ничего не будем делать, пока не вернется корабль. Я расскажу капитану. Пусть он что-нибудь придумает.

Некоторое время она ничего не отвечала, ликование у нее прошло. Кажется, это как-то связано с ее неприязнью к капитану.

Последующие недели оказались самыми тяжелыми.

Меня охватило лихорадочное нетерпение, я боялась, что до прихода корабля с бриллиантами что-нибудь случится – то, что это бриллианты, я не сомневалась. Я следила за календарем с большим пылом, чем Эдвард. Даже то опасение, что письмо Редверса находится в руках Сулы или Моник, ушло на задний план.

Все в доме узнали, что мы собираемся вернуться в Сидней. Моник устроила мне неприятную сцену, пытаясь выяснить, что я собираюсь делать. Чантел удалось утихомирить ее; благодаря происшествию с огненными плясками Чантел приобрела новую властность. Я видела, с каким уважением на нее смотрят Сула и Перо, а когда мы гуляли, я замечала, что люди иначе смотрят на нее. Некоторые жители острова, родом из Европы, поздравляли ее и удивлялись тому, что не встречались с ней прежде. Но ведь мы жили в «Каррманте», а мадам де Лодэ жила затворницей. Чантел нравилось подобное внимание. Я думала, что в недалеком будущем из нее получится замечательная хозяйка замка. Я сказала ей, что, когда она станет старой, как леди Кредитон, она будет такой же грозной. Ее это насмешило.

Однажды я напомнила ей:

– Чантел, с письмом какая-то загадка. Ничего не случилось.

– Хороший знак. Наверное, его никто и не крал. Может, оно упало в мусорную корзину и поэтому пропало? Очевидно, так оно и было.

– Но я уверена, что в комнате кто-то был.

– Угрызения совести, Анна, – усмехнулась она. Я запротестовала.

– Но ведь ничего…

Она чмокнула меня в нос.

– Мне нравится считать тебя чуточку виноватой, Анна. Так ты более похожа на человека. А о письме не беспокойся. Оно потерялось.

Я продолжала составлять опись и подсчитала, что в доме находится ценных вещей на несколько тысяч фунтов. Я сказала мадам, что прослежу, чтобы список был послан перекупщикам и что я не сомневаюсь, что это принесет результат.

Она пришла в восторг при мысли о том, какие ее ждут перемены, при этом она сильно оживилась.

Однажды вечером Моник устроила сцену, и я гадала тогда, не у нее ли письмо, которое она таит по какой-то известной только ей причине.

Она объявила, что уедет на «Безмятежной леди». Она не собирается оставаться, если мы уедем. И Эдвард поедет с ней.

Пришлось вызвать доктора, и им с Чантел удалось успокоить ее. Эдвард был уверен, что уедет с нами. Я спросила Чантел:

– А как же мадам де Лодэ? Она же не захочет, чтобы Моник уехала.

– Мадам думает главным образом об обещанном тобой состоянии. Эдвард в восторге от мысли, что вернется в Англию. Он сильно расстроится, если ему придется остаться. Что ему здесь: истеричная мамаша, скупая бабка и сумасшедшая старая Сула.

– Разве можно все это решать быстро? Я думала, что Моник приехала, чтобы жить со своей семьей и потому, что местный климат ей больше подходит.

– Ей не подходит никакой климат. Она никогда не будет счастливой. Вот в чем беда. Слишком много в ее жизни напряженных моментов. Сейчас она держится ожиданием капитана. Она не даст вам уплыть просто так, Анна. Она что-то замышляет. Я не говорила тебе об этом, потому что не хотела огорчать. Она говорит только о тебе и капитане.

– Значит, письмо у нее.

– Тогда бы она сказала. А я посмотрела везде. Она даже тише ведет себя, словно что-то планирует, задумывает.

– Ах, Чантел… мне так страшно.

– Она уверена, что вы с капитаном любовники. Она заявила, что вы замыслили убить ее, чтобы убрать с дороги.

– Что делать, Чантел? Сула следит за мной, будто ждет, что я как-нибудь наврежу Моник. И Перо следит. Все настроены против меня. Несомненно, именно этого и добивается Моник.

– Она, конечно, обожает драму и жаждет находиться в ее центре, но в такого рода драме слишком много комедии.

– Что если она заведет комедию слишком далеко?

– Каким образом?

– Предположим, она покончит с собой и сделает так, будто я… или капитан…

– Нет! Как она сможет насладиться драмой, если будет мертва!

– Если до «Безмятежной леди» придет какой-нибудь корабль, Чантел, нам надо будет уехать. Уплыть в Сидней, попытаться найти работу…

– Но ты не сможешь так просто сесть на корабль. К тому же никакой другой корабль сюда не зайдет. Ты находишься здесь, Анна.

– Да, я… в западне.

– А я-то думала, что ты хочешь дождаться капитана, чтобы сообщить ему, что ты отвела его от подозрений?

– Я хочу, но мне страшно, Чантел. Вокруг нас сгущаются тучи.

– Дикая, истеричная, страстная женщина, отбившийся муж и женщина, в которую он влюблен. Вот так ситуация, кто бы мог поверить, что это ты, моя дорогая, спокойная, практичная Анна.

– Не шути, пожалуйста, Чантел. Дело слишком серьезно.

– Очень серьезно, – согласилась Чантел. – Но не волнуйся. Я с тобой, Анна, как и прежде. Разве это не утешение?

– Большое утешение, – горячо заверила я.

Здоровье Моник ухудшилось. Приступы участились и следовали один за другим. Чантел сказала, что они были не страшными, но здоровье пациентки очень беспокоит ее. Она ни на шаг не отходила от нее и часто сидела с ней по ночам. Чантел была истинной сиделкой.

Она рассказала, что Сула сидит тоже в комнате и следит за ней своими огромными трагическими глазами.

– Мне хотелось избавиться от нее, но, когда я попросила ее уйти, Моник расстроилась, а ей нельзя расстраиваться, когда она в таком состоянии. Старая леди в ярости от мысли, что может потерять свою мисси. По-моему, она винит в этом тебя. Я слышала, как она что-то такое бормотала. Она считает, что, если бы тебя не было, Моник бы не ревновала и согласилась бы отпустить мужа одного. Берегись, как бы она не подсыпала тебе чего-нибудь в мятный чай. У этой старой ведьмы, безусловно, припасены яды, безвкусные в гали, кофе и мятном чае. Безвкусные и смертельные. Два необходимых качества. Я задрожала, и она сказала:

– Я пошутила, Анна. Что на тебя нашло? Ты слишком серьезно все воспринимаешь.

– На это есть причины, – заметила я.

– «Жизнь реальна, жизнь серьезна», – процитировала Чантел.

– «И могила ей не цель», – закончила я цитату и пожалела: мне было ненавистно даже упоминание о смерти.

– Не волнуйся, – заключила Чантел, – скоро мы будем в Сиднее.

Эдвард был по-настоящему взволнован. Когда «Безмятежная леди» прибудет, мы уплывем на ней.

Сколько осталось дней до Красного дня календаря? Мы считали: четырнадцать, тринадцать… девять…

Каждое утро я просыпалась с вопросом, что меня ждет сегодня. Обычно я открывала дверь и выглядывала в коридор. Иногда я слышала ее крики, среди которых упоминалось мое имя. Чаще стояла тишина.

Еще я думала о драгоценном потерянном письме, о комнате с фигурой «Загадочной женщины» и бриллиантами Филлимора.

Почему дни тянулись так долго? Я жила ожиданием «Безмятежной леди». Дальше я не загадывала. Мне просто хотелось уплыть поскорей с острова и оказаться в Сиднее, там я найду работу и изменю свою жизнь.

Напряжение нарастало. Я мечтала рассказать капитану о своей находке. Я буду гордиться и радоваться так, словно я сама нашла бриллианты. Я не могла дождаться его возвращения, одновременно боясь его.

Моник стала спокойнее. Беспричинная ярость сменилась хитрыми замыслами, что тревожило меня еще больше, я не переставала думать, что все мы двигаемся по нарастающей к критической точке. Западный образ жизни лишь слегка коснулся острова. За видимостью цивилизации скрывалась безудержная дикость. Местный народ верил в странных богов, камень был для них живым существом. Проклятья и заклятья были в порядке вещей, и Сула, наверняка, записала меня в список своих врагов, так как считала, что я стою между Моник и мужчиной, которого та любила.

И не с кем было мне поделиться своими дурными предчувствиями, так как Чантел относилась к этому легкомысленно. Она отказывалась принимать мои слова всерьез. По-видимому, она находилась мыслями уже далеко в Сиднее, где она сможет соединиться с Рексом. Даже находка бриллиантов мало что значила для нее, она равнодушно относилась к тому, чтобы снять позор с Редверса. Обсуждая наше будущее, она даже имени его не упоминала. Она ему не доверяла. Для меня у нее были свои планы. Милая Чантел! Она заботилась обо мне. Мне было известно, что она собиралась вывести меня в свет и выдать замуж. Она не желала, чтобы я связывалась с Редверсом. Это сорвалось у нее с языка, и хотя меня это задело, я понимала, что таким образом она проявляет ко мне свою любовь. Она по-настоящему верила, что обязана заботиться обо мне, и делала это с присущей ей решимостью.

Я не могла загадывать о будущем, только лишь ждала возвращения «Безмятежной леди». Так прошли неприятные дни, и однажды в полдень, когда мы прятались за ставнями от сильной жары, я встала, распахнула ставни и увидела в заливе белый сверкающий корабль.

Я побежала к Эдварду с криком:

– Эдвард, она приплыла. «Безмятежная леди» в бухте!

Последующие события были настолько драматичными, что я с трудом вспоминаю их последовательность. Я не могла сдержать свое нетерпение. Мне хотелось бежать к кораблю. Хотелось рассказать Редверсу о своих страхах, потерянном письме, но больше всего о фигуре и бриллиантах. Но мне пришлось себя сдерживать.

Ко мне вошла Чантел с сияющими глазами.

– Вечером нас ждет сцена, – сообщила она. – Мисси готовится.

– Должно быть, она рада, что он приехал.

– Она безумно возбуждена. Правда, в глазах у нее дьявольский блеск. Она что-то замышляет. Хотела бы я узнать, что.

Я осталась ждать у себя в комнате. Он должен скоро прийти. Я надела голубое шелковое платье и заколола волосы. Я часто надевала это платье и причесалась, как обычно. И все же я изменилась. Глаза у меня сияли, щеки порозовели. Заметят ли остальные перемену во мне?

Внизу раздался голос, я не могла больше сдерживаться. Какая я идиотка. А если Чантел права? И мне нельзя доверять ему? Тут я поняла, что, что бы она ни говорила, мне все безразлично. Я люблю его и буду любить всегда.

Я открыла дверь. Мне хотелось так и стоять, прислушиваясь к его голосу. И тут в полумраке я заметила крадущуюся фигуру. Опять Сула. Она подслушивала и увидела меня. Я скорее чувствовала, чем видела ее злобный взгляд, устремленный на меня.

Я вернулась в комнату. Поеду в Сидней и найду работу. Может, там и останусь. А может, найду людей, возвращающихся в Англию. Но уехать я должна.

Перо стала бить в гонг в холле. Пора спускаться вниз обедать.

Обедали мы в той же компании, как и в первый вечер – мадам, Моник, я, Чантел, Редверс, доктор и Дик Каллум.

Дик изменился. Он стал мягче и перестал язвить. Я видела Редверса – по сути, я замечала только его. Время от времени я ловила на себе его взгляд, но старалась не глядеть ему прямо в глаза. Моник, несомненно, следила за нами. Я гадала, заговорит ли она о письме. Самый подходящий момент, чтобы предъявить его.

Беседа протекала, как обычно. Говорили о плавании и, естественно, о происшествии во время огненного танца.

Когда мы переходили в салон, я улучила момент и шепнула Редверсу:

– Нам надо поговорить. Это очень важно.

Пока мы пили кофе, Дик говорил со мной, но я едва слушала его. Мадам де Лодэ рассказывала о том, как я обнаружила в ее доме антиквариат. Дик сильно заинтересовался, и она предложила ему взглянуть на французский пристенный столик, который по моему предположению является очень ценным. Он поднялся, и я выскользнула вместе с ними, но вместо того, чтобы следовать за ними, я вышла в сад и стала ждать в тени деревьев. Скоро вышел Редверс.

Взяв меня за руку, он взглянул на меня, но прежде чем он смог произнести хоть слово, я начала выкладывать историю моего открытия. Я сказала:

– Вы должны пойти к ним в дом. Вы должны что-нибудь придумать, чтобы увидеть фигуру. Я уверена, что это фигура с носа «Загадочной женщины» и что камни – это те бриллианты.

Как я и предполагала, он сильно разволновался. Он произнес:

– Я тоже должен вам кое-что рассказать. Дик Каллум мне во всем признался. Он не смог игнорировать тот факт, что я спас его от акул. Он рассказал мне все: кто он и что ревновал меня. Я понятия ни о чем не имел. Он решил мне отомстить. Я попал под подозрение, но главным позором для капитана является потеря его корабля. Он предложил Огненным Людям взорвать корабль. Название корабля каким-то образом имело для них значение. Он устроил так, что на борту в этот момент никого не оказалось, в его положении такое возможно, во всяком случае он хотел быть уверенным, что никто не погибнет. Но, Анна, если вы не ошибаетесь…

– Я совершенно уверена. И если я помогу вам восстановить справедливость, то буду гордиться и радоваться, что сделала это именно я.

– Анна, – выговорил он, – вы же знаете, что никакой справедливости без вас быть не может.

– Мне надо идти. Наше отсутствие заметят. Этого допустить нельзя. Страшно представить, что может случиться. Но мне надо было вам все рассказать. Мне пора.

Он крепко держал меня за руки, но я вырвалась.

– Пожалуйста, – взмолилась я. – Сходите туда, как можно быстрее. Во всяком случае удостоверьтесь.

И я убежала в дом.

О письме я ничего не сказала. Письмо может подождать, пусть сначала он сходит в тот дом и найдет бриллианты, а о своей беспечности и о том, что потеряла такое уличающее письмо, я расскажу потом.

Мадам де Лодэ все еще показывала Дику мебель, и я присоединилась к ним, поэтому, когда мы вернулись в салон, создалось впечатление, что я все время находилась с ними.

Редверса в салоне не было. Моник объяснила, что дела потребовали его присутствия на корабле, и некоторое время его не будет. Дик стал рассказывать мне о плавании и как скучно ему было.

– Я тосковал о вас, – сообщил он. – Я часто вспоминал вас. Здесь так жарко. Погуляем в саду.

Извинившись, я ответила, что очень устала, а он был сильно разочарован.

Я села у окна, ожидая знака от Редверса. И он последовал. По ставням тихо застучали камешки.

Я спустилась и пошла к кустам к тому месту, которое стало нашим местом свиданий.

Редверс ждал меня. Он ликовал. Он объявил, что я оказалась права. Я сделала великое открытие. И кто это сделал – Анна – женщина, которую он полюбил с первого взгляда!

Я заразилась его возбуждением, и снова пережила мгновение, когда живешь минутой, забыв о прошлом и будущем. Годами он находился под подозрением, а я развеяла эти тучи почти без усилий и случайно. Какое значение все имеет теперь? И удалось это мне!

Это были восхитительные минуты.

– Это не случайно, – заявил он. – Это доказывает, что все, что касается вас, касается и меня, и наоборот.

– Я хочу знать, как все произошло, – потребовала я. – Как вы убедили их показать вам фигуру и отдать бриллианты?

– Это оказалось не трудно, – объяснил он. – Дом Огненных Людей отмечен большим позором. Один из них провалился. Они не учли тот факт, что он – всего лишь мальчик, не настолько опытный, как они, и они восприняли это как божественную кару. Мне представился прекрасный случай, и я им воспользовался. Мне пришлось им воспользоваться. Я предположил, что в доме находятся злые силы, и стал говорить о корабле, взорванном в заливе. Я вытащил из кармана карандаш и нарисовал им носовую фигуру. «Вы вытащили эту богиню из моря, – заявил я, – а она – чужая богиня». Они рассказали, что им пообещали большие деньги, если они уничтожат корабль. Мне-то это было уже известно из признания Дика. А когда судно взорвалось, фигура, по их словам, оторвалась от корабля и поплыла по воде, она приплыла к скале «Женщина Тайн». Они посчитали это знаком. Тогда они вытащили фигуру и установили ее, как собственных богов. Они объяснили, что в фигуре оказалось скрытое углубление, в котором лежала сумка с камнями, что убедило их, что это богиня, так как в их обычаях окружать статую камнями и раковинами. Поставив ее, они стали ждать удачи. Однако она не пришла. Наоборот, произошло огромное несчастье, так как нет ничего хуже, когда огонь перестает быть другом Огненных Людей.

– Теперь бриллианты у меня, – продолжал он. – Я сказал им, что счастье покинет их до тех пор, пока камни не вернутся к своему владельцу. Та'луи уничтожат фигуру, а за бриллианты я пообещал им награду, на которую они смогут соорудить новую статую. Они остались довольны. Я отвезу бриллианты в Англию, и дело, начатое с момента смерти Филлимора от сердечного приступа, будет закончено. Если бы он только сказал кому-нибудь, что спрятал бриллианты в носовой фигуре, скольких бед удалось бы избежать.

– Но теперь все наконец кончилось.

– Никто теперь не может сказать, что якобы я спрятал состояние в каком-то порту. И Анна…

Но я услышала голоса, мне показалось, что они звучат поблизости, может быть уже стало известно, что мы с ним встретились наедине в саду. Послышался голос Моник. Она стояла на крыльце, с ней была Чантел.

Чантел говорила:

– Вам необходимо вернуться в дом. Вернитесь и ждите.

– Нет, – пронзительно кричала Моник. – Он здесь. Я знаю. Я буду ждать его здесь.

– Идите быстрее, – шепнула я Редверсу.

Он пошел к дому, а я пригнулась за кустами, сердце у меня очень сильно стучало.

– Ну, что я говорила? Вот и он. Так ты вернулся.

– Похоже на то, – он говорил холодным тоном. Со мной он совсем по-другому разговаривал!

– У тебя такой вид, словно ты пережил восхитительное приключение, – визжала Моник.

– Я пошла в дом, – твердо сказала Чантел. – Не сомневаюсь, что капитану понравится кофе, который вы собрались приготовить для него. Никто не умеет готовить его лучше вас.

– Да, сейчас приготовлю, – согласилась она. – Добро пожаловать. Ничто не нарушало тишину в саду, лишь жужжали насекомые. Подождав несколько минут, я осторожно пробралась в дом.

Раздался стук в дверь, и вошла Чантел. Она была сильно взволнована. Глаза ее казались огромными.

– Анна, я должна кое-что сообщить тебе, – вымолвила она. – Письмо у нее.

Я положила руку на сердце, прикрыв глаза: мне почудилось, что я упаду сейчас в обморок.

– Сядь, – приказала Чантел.

– Когда ты видела его?

– Сегодня вечером. Она читала его, а когда я вошла, она положила его на стол, сделав вид, что это ничего особенного. Я бросила на него взгляд и заметила твое имя. Потом она взяла его и сунула в вырез своего платья.

– Чантел, как ты думаешь, что она намеревается сделать?

– Подождем, увидим. Меня удивляет ее спокойствие. И она ничего не сказала.

– Скажет еще.

– Думаю, что она скажет ему ночью.

– Но она спокойно пошла готовить ему кофе.

– Непонятно мне подобное спокойствие, но мне кажется, тебе нужно быть готовой ко всему.

– Ах, Чантел, я так боюсь. Она встала.

– Мне надо возвращаться. Меня могут позвать. Но не беспокойся. Обещаю тебе, Анна, все будет в порядке. Мы почти покончили с этим местом, со всеми здесь. Ты ведь всегда доверяла мне, правда?

Подойдя ко мне, она холодно поцеловала меня в лоб.

– Спокойной ночи, Анна. Осталось чуть-чуть. Она вышла, оставив меня одну.

Я знала, что не засну. Все представляла, как Моник читает письмо, предназначенное только мне одной.

Ночь безумных страстей. Рано ли поздно разразится скандал. Избежать его невозможно. Это лишь меня и утешало. Мне необходимо уехать, уехать от них всех. Даже, наверное, от Чантел, потому что она тесно связана с Кредитонами. Через несколько недель я буду в Сиднее, там наберусь отваги и порву со своей старой жизнью и начну новую.

Я услышала сердитый голос Моник и попыталась различить слова. Позже я услышала шаги в саду и, выглянув сквозь ставни, увидела, как Редверс проходит по саду. Вероятно, его вызвали на корабль, и поэтому Моник ругалась. Показала ли она ему письмо? Что она собралась с ним делать?

Раздевшись, я легла в кровать, но заснуть, естественно, не смогла. Я лежала, как когда-то в «Доме Королевы», прислушиваясь к звукам в доме.

Неожиданно дверь тихонько отворилась, и на пороге возникла фигура. Я подскочила. Когда я поняла, что это Чантел, я вскрикнула от облегчения.

– Чантел, – воскликнула я, – что случилось? Она ответила необычно высоким голосом:

– Прочти, – сказала она. – А когда прочтешь, немедленно иди ко мне.

– Что это?

– Прочтешь, увидишь.

Она бросила на кровать несколько листков бумаги и, прежде чем я успела их взять, выскользнула за дверь.

Выпрыгнув из кровати, я зажгла свечу, взяла бумаги и начала читать.

Дорогая Анна!

Тебе многое неизвестно, поэтому я хочу рассказать тебе все. Боюсь, что времени осталось немного, поэтому буду покороче. Я говорила тебе, что правда имеет много граней и что я говорила правду, но не всю. Ты не знаешь меня, Анна, не всю меня. Тебе известны лишь некоторые мои стороны, от которых ты в восторге, что доставляло мне удовольствие. Ты читала мой дневник. Как я и говорила, в нем написана правда, но не вся. Мне бы хотелось его перечитать, чтобы вписать для тебя недостающее, но это займет слишком много времени. Видишь ли, я не сказала тебе, что Рекс сильно полюбил меня. Ты понимала, что я ему нравлюсь, но ты думала, что с его стороны это всего лишь легкий флирт. Ты жалела меня и испытывала за меня тревогу. За это я тебя и люблю, Анна. Понимаешь, как только я попала в замок, я возмечтала стать его хозяйкой. Я представляла себя будущей леди Кредитон, и ничто иное удовлетворить меня не могло. У меня неуемное честолюбие, Анна. Почти во всех нас скрывается загадочная женщина, которая не видна своим друзьям и знакомым, возможно, даже и человеку, за которого она выходит замуж. Правда, Рекс теперь меня, должно быть, узнал достаточно. Тем не менее его отношение ко мне не изменилось. Помнишь мой интерес к Валери Стреттон, тот случай, когда она пришла в грязных ботинках. В ее бюро лежало письмо. Я писала, что вошла мисс Беддоуз и обнаружила меня с письмом в руках. Это не вся правда. Я прочитала письмо, прочитала и остальные письма, и я обнаружила, что Валери Стреттон шантажировали. Я вышла замуж за Рекса и, когда он должен был уехать в Австралию, решила ехать с ним. Он хотел ехать со мной открыто, как со своей женой. Но в тот момент я не хотела скандала с леди Кредитон. Она могла отнять у Рекса большую часть состояния, а я хотела, чтобы он полностью контролировал компанию. Я знала, что нашу женитьбу пока надо держать в секрете, поэтому я вбила в голову доктора Элджина, что наш климат гибельно действует на Моник. Потом я убедила Моник, что она мечтает навестить свою мать. Так как это означало плыть на корабле капитана, ее не пришлось долго уговаривать. Но мне была нужна ты, Анна, а бедная старая Беддоуз была совершенно некомпетентной. Я постаралась, чтобы ее уволили. Она поняла это. Кто бы мог поверить? Но авантюристкам следует знать, что оппозиция может возникнуть в самых неожиданных местах.

Избавившись от Беддоуз, я привела в замок тебя, Анна. Я по-настоящему люблю тебя. Я хотела сделать так, чтобы ничего плохого с тобой не случилось. Я ведь уже спасла тебя однажды, правда? И я собиралась спасать тебя всегда, что бы ни произошло. Но я нуждалась в тебе, Анна. Твоя дружба… да, я хотела дружить с тобой… но ты была частью моего плана.

Теперь мне придется сообщить то, что очень расстроит тебя. Меня это тоже расстраивает. Я думала, что я твердая и сильная. А ты – как бы это сказать? – обыкновенная. Правильное это правильное, а плохое это плохое; черное – черное, а белое – белое. Ты не поймешь меня, а я, идиотка, все откладывала объяснение до последней минуты, хотя знаю, что осталось недолго.

Я должна объяснить тебе, почему Валери Стреттон шантажировали. Шантажировали не только ее, но и Рекса тоже. Рекс не очень честный человек, но преступление он никогда не сможет совершить. Он слишком напуган. Рекс живет по принципу: до сих пор и не дальше. Я всегда знала, что он слабый. Рекса шантажировал Гарет Гленнинг. Поэтому Гленнинги и плыли на корабле. Они хотели держать Рекса под надзором. Они не хотели терять его из виду. Он являлся их главным источником доходов.

В чем секрет Валери Стреттон? Вот в чем: ее сыну было четыре дня, когда родила леди Кредитон. Леди Кредитон чувствовала себя очень плохо, поэтому Валери понимала, что ей предоставляется удобный случай, чтобы ее план сработал. Валери жаждала, чтобы ее сын унаследовал империю Кредитонов. А почему бы и нет? Его отцом был сэр Эдвард. Суть лишь в официальном браке. Леди К. состояла в браке, Валери нет. Оказалось, что это нетрудно. Она жила в доме. Она знала, когда нянька отдыхает, когда ребенок спит в своей кроватке. Ты уже догадываешься, что произошло. Она поменяла детей. Рекс – ее сын, а Редверс – леди Кредитон. Так все и началось, но ей не удалось выйти сухой из воды. Кое-кто в доме знал различия между детьми, даже маленькими. Это была нянька. Она знала, что сделала Валери.

Она ненавидела леди Кредитон, а Валери любила. Думаю, что она даже помогла ей, вероятно так оно и было. Мальчики росли. Валери не могла скрыть своей любви к Рексу, что глупо с ее стороны, ведь она могла выдать себя. Прошло целых три недели, прежде чем леди Кредитон смогла уделять внимание детям, а к тому времени мальчики обрели индивидуальность, и все, за исключением Валери и няньки, считали наследником Рекса.

Секреты всегда следует хранить в тайне. Секрет остается секретом, если он никому не сказан. Поэтому я и не говорила тебе всей правды.

У няньки наступили тяжелые времена, и она попросила у Валери помощи, Валери помогла, но шли годы, и их дружба стала таять, тогда у Валери стали требовать деньги взамен за молчание. Нянька поздно вышла замуж за вдовца с сыном. Она не удержалась и все рассказала мужу, а муж – сыну. Этот сын – Гарет Гленнинг. Он оказался сообразительным. Он понял, что можно найти лучший источник доходов, чем Валери, – Рекса.

Когда он вошел в переговоры с Рексом, Рекс бросился к Валери, та призналась. Он пришел в ужас, так как отдавал делу все свои силы, Анна. Он работал всю свою жизнь ради единственной цели: возглавить дело. Редверс же всего лишь один из капитанов. Он понятия не имеет, как управлять делом. Его профессия – бороздить океаны. Рекс и представить себе не мог, что может потерять все, что считал своим. И он допустил, чтобы его шантажировали.

Теперь я перехожу к самому трудному. Я все откладывала это, так как боюсь, что ты изменишь свое отношение ко мне. Почему меня это заботит? Но заботит, Анна. Странно, но сильно заботит. Понимаешь, я действительно люблю тебя. Когда я говорила, что ты для меня, как сестра, то говорила правду.

Эта тайна сблизила нас с Рексом. Если я выйду за него замуж, это станет и моей бедой, и для меня будет так же важно, как и для него, чтобы тайна не вышла наружу. Суть именно в этом, Анна. Тайну никто не должен знать. А как мы могли быть в этом уверены? Она уже известна троим: няньке, Клэр и Гарету Гленнингам. Видишь ли, даже если они умрут, кто может быть уверен в том, что они не передадут ее кому-нибудь еще?

Мы никогда не сможем жить спокойно, нам всю жизнь придется жить в страхе. Представь себе. В любое время к нам может явиться кто угодно и сказать, что знает нашу тайну. Я часто говорила об этом Рексу. Он понял мои намерения. Понимаешь, есть только один способ, чтобы жить спокойно. По условиям завещания – я просмотрела его в Сомерсетхаусе – в случае смерти наследника и его наследников имущество переходит к другому сыну сэра Эдварда, то есть Редверсу, на самом деле Рексу. Таким образом, хотя по сути Рекс не является наследником, он им станет, если Редверс и его наследники умрут.

Видишь ли, Анна, все, чего бы не совершали, влияет на наше последующее поведение. Мы совершаем какие-либо действия после долгого размышления, и, если добиваемся успеха, то повторяем их без колебания, и постепенно это входит в привычку. Когда леди Хенрок умерла, она оставила мне двести фунтов; она испытывала страшную боль, она не выздоровела бы. Мне казалось, что я совершу милосердный поступок, если помогу ей обрести забвение. Так я говорила себе. Твоя тетя Шарлотта никогда бы не выздоровела. Она становилась все более и более невыносимой, твоя жизнь превратилась бы в сплошное несчастье, а я знала, что она оставила мне немного денег. Она сама мне об этом сказала. Я обладаю способностью выпытывать у людей их тайны. Я и не представляла, что поднимется шум. Но ведь я тебя спасла? Поверь мне, я никогда бы не допустила, чтобы тебя признали виновной в ее смерти.

Да, еще плавание. Я обсуждала наши дела с Рексом. Мы обсудили все варианты. Я убедила его, что существует лишь единственный путь спокойно наслаждаться наследством, оставаясь при этом в безопасности. Следовало убрать с дороги Редверса. Правда, существовал еще и Эдвард. На корабле Рекс все провалил. Я всегда говорила, что корабль – самое легкое место, где можно избавиться от нежеланного ребенка. Я подсыпала в молоко снотворное. Рекс вынес Эдварда из каюты. Рекс был в бурнусе, чтобы никто не смог его узнать. Все испортил Джонни. Правда, я не верю, что Рекс смог бы утопить ребенка, даже если бы Джонни и не появился. Он упустил возможность возникновения Джонни, и я знаю, он рад, что Эдвард остался живым. Убить ребенка труднее, чем злых старух. Итак, Эдвард остался жив, но я понимала, что делать вид, что его не существует, невозможно всю жизнь. Хотя сейчас его можно и не принимать в расчет, так как, даже если секрет выйдет наружу, пройдет много лет прежде, чем он сможет занять свое место в качестве наследника, а его опекуном станет Рекс. Так что хватит времени, чтобы все устроить. Однако с Редверсом надо покончить немедленно.

Редверс должен умереть. Как? Каким образом сильный мужчина может внезапно заболеть? Никаким. Он не в состоянии неожиданно умереть от болезни. Но я всегда корректировала свои планы в соответствии с обстоятельствами: мужчина, имеющий истеричную, ревнивую жену; другая женщина, в которую он влюблен и которая влюблена в него; жена ревнива до сумасшествия. Прости, Анна, но он не стоит тебя. Я собиралась позаботиться о тебе. Ты бы быстро забыла его. Я бы взяла тебя с собой в замок, тебя, мою сестру, мою любимую сестру. Я нашла бы тебе мужа, ты жила бы счастливо. Так я намеревалась поступить. И я решила, что должна быть убийца.

Она проживет недолго. Она может умереть на следующей неделе… а может и через два года. Думаю, что из-за болезни ее легких она вряд ли проживет следующие пять лет. Астматические приступы повторяются часто, как всегда. Состояние легких ухудшается. Я знала, что плавание не принесет ей пользу. Так почему бы ей не взять на себя эту роль? Она вызовет к себе жалость, особенно на Коралле… больная и ревнивая жена. К ней не отнесутся сурово. А ты, Анна, ты снова будешь вовлечена в скандал, но я защищу тебя. У меня будут власть и положение, о которых я долго мечтала, и я позабочусь о тебе. И хотя тебе придется выступить в роли Другой Женщины, как раньше ты была Племянницей с Мотивом, понимаешь, все пройдет. Это необходимое неудобство, в которое мне пришлось бы вовлечь тебя, как тогда, так и сейчас.

Но я люблю тебя, Анна. Я никогда не подозревала, что такое возможно; вероятно, в моем мозгу содержатся потаенные ресурсы, о которых я и не подозреваю.

И я пришла к выводу, что, когда Редверс вернется на остров, он умрет.

Вот что я намеревалась совершить сегодня вечером. Я обработала Моник. Я умышленно вызывала в ней ревность, о, очень искусно. Я понимала, как может пригодиться мне Сула. Все произойдет легко. Ревнивая жена решит убить своего грешного мужа, и убийство произойдет либо сегодняшней, либо завтрашней ночью, когда капитан будет в доме. Я ждала удобного случая. Я знала, что он представится, так как она любит готовить кофе. Она гордится этим, потому что это ее единственное достоинство. Я сказала ей, что она готовит кофе лучше всех в доме. Мне лишь придется улучить момент. Сегодня вечером он говорил с тобой в саду. Сула знала об этом и рассказала обо всем Моник, которая для него приготовила кофе у себя в комнате на спиртовке. Она приготовила кофе, а я кое-что положила в него, Анна. Не буду говорить что. Кое-что, что действует быстро. Кое-что, что сравнительно, но не очень, безвкусное. Он был взволнован. Он думал о тебе и о том, что он нашел бриллианты. Не думаю, что он заметил бы слегка едкий вкус у кофе. Когда она готовила кофе, я сказала, что думаю, что голубой халат ей больше к лицу, чем красный, и она сделала то, что я и предполагала: пошла в соседнюю комнату переодеться. И я совершила то, что требовалось. Я всыпала смертельный яд в кофе, перемешала его, и, когда она возвратилась в голубом халате, все было готово.

Я пошла к себе ждать. Я была сильно взволнована. В ожидании я шагала по комнате взад и вперед.

Такого грандиозного деяния я еще не совершала. Другое дело помочь старой больной женщине покинуть мир. Я не очень уверена, какое действие может произвести такое большое количество наркотика. Нужно быть наготове, придумать, что сказать, принять необходимые меры, когда придет время. Я дрожала от напряжения, меня беспокоила неизвестность.

Чтобы успокоиться, я решила выпить кофе. Я собралась пойти приготовить себе его, но, выйдя в коридор, я увидела Перо. Я боялась выдать себя. Мне не хотелось идти на кухню, чтобы не встретить Сулу. Она обладает сверхъестественной проницательностью. Нет, я не могу встретиться лицом к лицу с этой старухой в ту минуту, когда делаю из ее дражайшей мисси убийцу. Поэтому я сказала Перо:

– Приготовь мне, пожалуйста, кофе и принеси мне в комнату. Я очень устала. У меня был тяжелый день.

Готовая всегда услужить, она ответила, что все сделает, и через десять минут принесла кофе.

Я налила кофе, он был не очень горячим, но я и не люблю горячий кофе. Я залпом выпила чашку и налила еще… и тут… Я почувствовала необычный вкус.

Я взглянула на чашку с только что налитым кофе. Я понюхала его. Запаха не было, но меня охватило страшное подозрение. Я стала уверять себя, что придумываю. Этого быть не может.

Но я должна была удостовериться. Я нашла Перо в кухне.

Я спросила ее:

– Ты приготовила мне кофе, Перо?

– Да, сестра, – она выглядела испуганной, но она всегда выглядит испуганной, вечно боится нареканий.

– Ты сама его приготовила?..

– Ну, да, сестра.

Я почувствовала облегчение. Кожа у меня была холодная, хотя тело горело. Я напомнила себе, что следует быть осторожной. В этом доме скоро станут много говорить о кофе.

– Он плохой, сестра?

Я не ответила.

– Мисси Моник приготовила его, – призналась она.

– Что?

– Для капитана, но он не стал пить. Его позвали на корабль. Поэтому я подогрела его для вас.

Я услышала свой голос:

– Понятно.

Теперь ты понимаешь. Видишь: необходимо принимать во внимание все, если хочешь добиться успеха. Эта проклятая экономия! О ней-то я и забыла. Необходимо предусматривать все. Даже самые незначительные детали могут привести к краху.

А вот и твое письмо, Анна. Я взяла его. Я собиралась им воспользоваться. Но я еще не положила его туда, где она могла бы его найти. Теперь она его никогда не увидит. Понимаешь, оно могло пригодиться. Его нашли бы у нее в комнате, и оно, естественно, было бы сочтено одним из мотивов убийства.

Но теперь все изменилось. Правда вышла наружу. Для Рекса это даже лучше. Без меня он никогда бы не пошел на подобное, теперь он останется один.

«Долгое прощание с собственным величием».

Видишь, я и под конец привожу цитату. Прощай, Анна. Простись за меня с Рексом.

Бросив листы бумаги и письмо Редверса, я бросилась к Чантел.

Она лежала на кровати.

– Чантел! – застонала я. – Чантел!

Но она лежала, ни на что не обращая внимания. Я поняла, что опоздала, но опустилась на колени и, взяв ее за руку, закричала: «Чантел, Чантел, вернись!»

Это случилось больше двух лет назад, но память об этой ужасной ночи никогда не покинет меня. Я не могла поверить в то, что она написала. Лишь увидев, что она умерла, я вернулась к реальности. Редверс позаботился обо всем. Кажется, в последующие недели я находилась в состоянии шока. Я вспоминала мою жизнь с Чантел. Мне не хватало ее веселой насмешливой красоты. Для меня она была сестрой, о которой я всегда мечтала; наверное, и я была для нее тем же. Она была привязана ко мне, в ней была мягкость, доброта, но все же каким образом в ее голове могли зародиться столь дьявольские планы? Убийца была той загадочной женщиной, которая таилась в ней, и я никогда бы не узнала об этом, если бы она сама не призналась.

Последующие события произошли быстро. Примерно за неделю до смерти Чантел умерла старая нянька – мачеха Гарета Гленнинга – и перед смертью она во всем призналась леди Кредитон. Чантел была права, когда говорила, что шантажистам невозможно скрыть истину.

Леди Кредитон пожелала, чтобы Эдварда без промедления привезли в Англию, и позже я повезла его домой, но не на «Безмятежной леди».

Леди Кредитон приняла меня с уважением. Она заявила, что в связи с происшедшим и шоком, который получил Эдвард – теперь он стал ей необходимым – она надеется, что я останусь с ним на какое-то время в прежнем качестве, потому что будет несколько неудобно, если я откажусь. Таким образом, я осталась в замке.

Моник не вернулась с острова. Мадам де Лодэ, с которой я поддерживала связь, часто писала мне. Она сообщила, что новый врач – молодой человек с современными идеями – стал лечить Моник, он очень надеется на ее выздоровление.

Редверса я не видела, он прибыл в Англию до нашего с Эдвардом приезда, а когда мы приехали, он уже находился в очередном плавании. Он стал наследником обширной империи Кредитонов, но великодушно простил Рекса, как до этого и Дика. Рекс остался в фирме в прежней должности и работал в Австралии до конца года. После я слышала, что он женился на Хелене Деррингам.

Мадам де Лодэ, которая была в восторге от того, что я помогла ей продать часть мебели, держала меня в курсе всех новостей. Огненные Люди получили награду за возвращение бриллиантов и, что более важно, поверили в то, что иноземная богиня явилась причиной происшествия, в результате которого раненый мальчик, достигнув зрелости, ничего не потеряет, приобретя шрамы в борьбе с врагом и выживанием. Они верили, что Богиня Огня прислала им свою посланницу в лице сиделки, которая похоронена на христианском кладбище. Огненные Люди каждый год в День Великого Празднества приносят на могилу Чантел красные цветы, они поклялись делать это всегда.

Я часто вспоминаю Чантел. Моя жизнь опустела без нее. Однажды я поехала на север и нашла дом викария, в котором она родилась. Я пошла на кладбище и обнаружила могилу, о которой она мне рассказывала. Камень упал на бок, и можно было едва различить на нем надпись «Чантел Спринг 1669». Я представила, как мать Чантел пришла сюда, прочитала имя на камне и решила, что дитя, которое она носит, будет звать так же. Расспросив соседей, я нашла сестру Чантел, Селину. Мы немного поговорили. Она не знала всей правды. Да и не стоит ей знать ее. Она считала, что Чантел случайно выпила большую дозу снотворного. Она говорила о ней с гордостью.

– Она была красавицей, даже в детстве. И совершенно не похожа на нас. Она знала, чего хочет, и хотела этого страстно. Она всегда говорила, что добьется всего, чего ни пожелает. Она была намного младше нас всех. Наша мать умерла при родах, и я думаю, что мы слишком баловали Чантел, но она всегда была такой веселой и привязчивой. Мы очень удивились, когда она решила стать сиделкой. Она объяснила, что для нее это что-то вроде выхода. А когда она вышла замуж за миллионера, я решила, что это она и имела в виду. Но брак ее длился недолго, вы согласны? Бедная Чантел: столько иметь и все потерять.

Я грустно покинула ее и продолжаю тосковать по Чантел… и Редверсу.

Мне нельзя оставаться в замке. Я решила, что к моменту возвращения Редверса я уйду. Мне пришлось начинать новую жизнь. Помогая мадам де Лодэ, я вошла в контакт с несколькими торговцами антиквариатом, которых знала прежде. Один из них заявил мне, что я бессмысленно трачу время в замке. Я обладаю знаниями эксперта. Если я захочу работать у них в компании, они найдут для меня работу. Я обещала подумать.

Поднявшись на утес, я смотрела на доки, где стояли на якоре корабли. Барки, баркентины и быстрые клиперы вытеснены современными пароходами, и я вспоминала те дни, когда я приходила сюда ребенком с Эллен и слушала истории о величии «Леди Лайн».

Моя жизнь совершила оборот. Снова мне надо принимать решение. Эдвард скоро пойдет в школу, мне нечего будет делать в замке, кроме лишь цепляния за старую жизнь, которая была окончена.

Странная штука жизнь. Неожиданно, когда почти решаешься на какой-то поступок, случайно представляется новый выход. Однажды утром я получила письмо от своих арендаторов «Дома Королевы», они просили меня прийти поговорить.

Было уже начало лета, и, когда я прошла сквозь железные ворота и ступила в сад, увидела восковую красоту магнолий, я почувствовала, что вернулась домой, и меня охватило огромное счастье, о котором я так долго мечтала, по крайней мере, я могу найти себе место в доме. Я постучалась, аккуратная горничная провела меня в холл. В нем стояла мебель, именно такая, о какой я мечтала для него: длинный обеденный стол эпохи Тюдоров и оловянная утварь. На лестничной площадке, на которой я когда-то стояла вместе с Редверсом, глядя в разъяренное лицо тети Шарлотты, размещались высокие ньюпортские напольные часы. «Тик-так. Возвращайся домой», – казалось, говорили они.

Мои арендаторы стали извиняться. Их дочь в Америке родила двойню и просит приехать к ней. Они решили ехать. Таким образом, они пришли к выводу, что им стоит отказаться от найма дома. Они сделали ремонт и по очень сходной цене продали мебель, но они хотят уехать.

Я тут же поняла, что сделаю. Я возвращусь сюда и буду заниматься перепродажей антиквариата. Я заработала комиссионные за продажу вещей мадам де Лодэ, я сэкономила деньги со своей зарплаты. Хватит ли этого? Мне сообщили, что немедленно платить не обязательно, и я поняла, что мои арендаторы мечтали лишь побыстрей уехать.

Смогу ли я? Сомнительно. Я прошла по «Дому Королевы» – вверх по лестнице прямо в свою комнату. Какая она стала красивая! Ее никогда больше нельзя заставлять. Буду ставить мебель туда, где ей и место. У меня получится. Я знала, что получится.

Я пошла в комнату королевы. Там стояла драгоценная кровать. Повернувшись к ней спиной, я взглянула в зеркало. И вспомнила, как смотрела в него, представляя, как буду выглядеть много лет спустя. «Старая мисс Бретт. Она чуточку странная. О ней что-то говорили. Кого-то убила, что ли?»

Но теперь я не видела старую мисс Бретт. Все изменилось. И тайны больше не существовало. Теперь мне было известно, как умерла тетя Шарлотта.

Я знала также, что больше не сомневаюсь.

Ко мне вернулась Эллен. У мистера Орфи дела шли не настолько хорошо, чтобы она могла вести праздный образ жизни. Она принесла новости из замка.

– Подумать только, Эдит сказала, что вы ошеломили ее. Итак, теперь капитан Стреттон стал большим человеком… капитан Кредитон, следует говорить. Мистер Рекс вернулся домой, и миссис Рекс… совершеннейшая мадам. Она будет держать его в узде, но Эдит говорит, что сердцем она добрая.

Я старалась отдавать все свое время делам, чтобы для тоски не оставалось и минуты. Конечно, это невозможно. Я начала новую жизнь, но я не в состоянии забыть.

Однажды Эллен сообщила мне новость.

– Миссис Стреттон, я имею в виду миссис Кредитон, умерла. На своем острове. Они ждали этого уже несколько месяцев. То, что можно назвать счастливым избавлением.

Пришла осень. В доке стояли большие корабли. Я не уставала забираться на утес и глядеть на них вниз – корабли «Леди Лайн», в которые вкралась единственная женщина – «Загадочная женщина».

Я до сих пор берегла фигурку. Я глядела на нее каждый день, спрашивая себя: «Помнит ли он меня?»

И однажды вечером, когда туман спустился на реку и капельки росы, похожие на крошечные бриллианты, прилипли к паутине, занавесившей кусты в саду, я услышала, как хлопнули ворота и раздались шаги по вымощенной дорожке.

Я подошла к двери и остановилась. Он шел ко мне.

Я подумала, что он изменился, он постарел, мы оба постарели.

Но когда он подошел ко мне и взял меня за руки, я увидела, что он остался прежним. Тот же веселый голос, те же нетерпеливые улыбчатые, слегка прищуренные глаза. В конце концов, кое-что изменилось. Он стал свободным.

И в тот осенний вечер в саду «Дома Королевы» я поняла – и он понял, что впереди нас ждет будущее.