"Михаил Алексеев. Рыжонка " - читать интересную книгу автора

сказано выше, благо дождей в нашем краю зимой не бывает. Трех этих дней
хватило на то, чтобы пришедший к нам дедушка из разных обрезков бревен и
сучкастых досок соорудил для Зинки подобие хлевушка-свинарника. Свинья
переселилась туда, и двор успокоился. Все его обитатели скоро убедились, что
Зинка хоть и свирепа с виду, но не делает ничего такого, чтобы кому-то
угрожать. Выпускаемая во двор, она мирно прогуливалась по нему, даже
помогала курам расшвыривать навоз, чтобы те смогли подхватить там зернинку
ли, личинку ли навозного жука или дождевого червяка. Что касается проса или
там ржаной зернинки, Тараканница находила то и другое чаще всего именно в
свином навозе, потому как, обладая чудовищным аппетитом, пожирая принесенное
для нее месиво из разных отходов, Зинка не успевала переварить все, что
поглощала, а просо, так то вообще было для нее неперевариваемо,- это под
силу лишь куриному желудку. Тараканница; конечно, первой сделала такое
открытие и теперь не только обследовала Зинкино корыто, но и ходила за
свиньей по пятам в ожидании момента, когда та соизволит оправиться и когда в
теплом помете можно будет обнаружить то, ради чего стоило сопровождать Зинку
по двору.
Словом, к Зинке скоро все привыкли, не только смирились с нею, но и
обнаружили, что вреда от нее нету никакого, а пользу могут получить все.
Куры, как мы уже убедились, быстро извлекли ее для себя. Рыжонка, которая,
кажется, уже была бы готова поселить Зинку рядом с собой, довольна была тем,
что свинья помогала ей справиться с уж слишком большой порцией нарубленных
тыкв и свеклы: мать ничего не жалела для того, чтобы получить от старой
коровы две-три лишних кружки молока, помня при этом, что молоко у коровы
водится не где-нибудь, даже не в вымени, а на языке. Овцам было удобно
выбирать из расшвырянной по всему двору свиным рылом соломы присушенные и
привяленные зеленые былки разных трав, березки, скажем, повилики, клеверка,
спрятавшихся во ржи в период ее созревания и теперь, оказавшихся в
обмолоченных снопах,- от них веяло душноватым, терпким запахом степей,
напоминавшим животным ушедшее лето. Карюхе нравилось, когда Зинка подойдет к
ней и, задравши голову как можно выше, начинает почесывать ее отвисшее брюхо
своим пятаком,- старая трудяга при этом блаженно жмурилась и тихо
постанывала от великого удовольствия. Жулик, встретивший Зинку поначалу
особенно враждебно, теперь нередко подкрадывался к ее корыту и ловко
выхватывал из него размоченную корку ржаного хлеба и в какой-то степени
умалял постоянно живший в нем голод. Зинка хорошо видела проделки мошенника,
но не подымала скандала, не гналась за псом, чтобы достойно наказать, а
лишь, удивленно хрюкнув, провожала его глазами вместе с добычей. Впрочем, и
сам Жулик не оставался в долгу. Иногда ему удавалось на гумнах или на лугах,
где по ночам разбойничали волки, отвоевать у других собак большой кусок
падали, и он делился им с Зинкой. Ну, не то чтобы откусывал специально для
нее какую-то там часть, а просто, насытившись вдоволь, не уносил остаток в
потайное место, не зарывал, не прятал его там. Зинка, не будь дурой,
немедленно подбирала. С истинно звериной кровожадностью набрасывалась на
мясо, уничтожая его в немыслимо короткий срок. Мы, ее хозяева, взрослые и
дети, наблюдали за ней, дивились хищническим повадкам, даже снисходительно,
поощрительно посмеивались в то время, когда нам следовало бы задуматься и
насторожиться. Но всем было хорошо и весело оттого, что на дворе нашем
воцарился, наконец, мир. Теперь все его обитатели вроде поняли, что очень
нужны друг другу, что между ними существовала, как бы мы теперь сказали,