"Михаил Алексеев. Рыжонка " - читать интересную книгу автора

завидев ее, быстро ушла в свой хлев, развернулась там, воинственно выставила
у раскрытой двери рога, которые ни при каких обстоятельствах не пускала в
дело, с очевидным намерением преградить путь папанькиному приобретению.
Мы, дети, отнеслись к нему, этому приобретению, по-разному: сестра
Настя взяла сторону матери; Санька, любимец отца, потому что был похож на
него и уже считался его помощником в доме, "подыгрывал" папаньке, вовсю
расхваливал Зинку; беззаботный. Ленька, тот вообще почти никак не
отреагировал, хмыкнул лишь как-то неопределенно, кинув беглый взгляд на
свинью, и удалился по своим делам; а вот мне Зинка страшно понравилась,
потому что, я знал это, во всем селе ни у кого такой нет и никогда не будет.
К тому же не только отец, но и я, его младший сын, не прочь похвастаться
какой-нибудь новинкой в своем доме. "Покажу,- думал я,- нашу Зинку Кольке
Полякову и Ваньке Жукову, они лопнут от зависти!" И, не откладывая коварный
замысел на потом, в тот же день сбегал за Ванькой и привел его на смотрины.
К моей немалой досаде, Ванька "не лопнул", а, издеваясь над моей гордыней,
снисходительно обронил:
- Ну и невидаль! Свинья как свинья. Наша, когда поваляется в грязи у
Кочек[10], бывает наряднее этой...
- Ах, так! - заорал я, задохнувшись от такой наглости, не находя сразу,
чем бы ответить на неожиданный для меня выпад.
Будь я поопытней, а значит, и поумнее, я бы сообразил, что Ванькины
слова продиктованы не чем иным, как той самой завистью, на которую я и
рассчитывал, приглашая друга на свой двор. Но я был плохим психологом, а
потому и продолжал, распаляемый благородным гневом:
- На своей свинье ты верхом ездишь. Попробовал бы на этой!
- А што?.. И попробую! - Не долго думая, Ванька разбежался и в одно
мгновение оказался на острой по-кабаньи и жесткой Зинкиной хребтине. Ничего
подобного не ожидавшая, свинья взвизгнула, потом заорала благим матом и с
необыкновенной для такого существа, почти рысачьей прытью понеслась по
двору.
Тут уж не только Жулик и куры подняли новую волну сполошного гвалта, но
и Карюха, оборвав поводок, приподняв, сколько могла, куцеватый, обсекшийся
хвост, устремилась вслед за странным всадником, норовя подхватить Ванькин
пиджачишко оскаленными от ярости, желтыми, длинными зубами.
Зинке все же первой удалось сбросить Ваньку, да так, что он отлетел к
самому плетню и барахтался там в снежном сугробе. Отряхнувшись и глупо
ухмыляясь, он вернулся ко мне; изображая из себя победителя, пробормотал:
- Ну, вот, а ты говорил!.. Я не таких объезживал! - и страшно важный,
направился к воротам. Но там, у ворот, выскочивший из дому отец успел-таки
вытянуть моего дружка чересседельником вдоль спины.
- Поду-у-маешь! А мне нисколечко не больно! - это были последние
услышанные мною Ванькины слова.
К вечеру того же дня припожаловал к нам и сам "благодетель" из
Салтыкова. По обоюдному согласию, купля-продажа редкостной свиньи должна
была завершиться, как того требовал старый обычай, магарычом. Магарыч, по
тому же согласию, оставался за отцом.
Матери ничего не оставалось, как достать десяток яиц, шматок соленого
сала и готовить яичницу с поджаркой - на закуску.
Ну, а что же с Зинкой?
Три дня и три ночи она жила в сенях, в том нелепом коридоре, о котором