"Валерий Алексеев. Проект "АЦ"" - читать интересную книгу автора

Ничего она не ответила, подплыла к лесенке, начала подниматься.
- Э, постой, ты куда? - крикнул я.
Быстренько, саженками помахал за ней. Схватился за поручни.
- Тебя как зовут?
Думал, что ответит: "А тебе какое дело?" С девчонками это случается,
находит на них иногда. Будто имя - это государственная тайна либо
что-нибудь неприличное.
Нет, ничего.
- Соня, - ответила она, снимая шапочку.
- Слушай, Соня, меня Андрей зовут. А остальные где?
- Кто? - спросила она недовольно.
- Ну, ребята!
- Да спят, наверно, либо лопают.
Она повернулась, явно собираясь уйти. Я подтянулся и схватил ее за руку.
- Оп-ля!
Соня быстро взглянула на меня, нахмурилась, и вдруг черные глаза ее
вспыхнули, и в плечо меня больно толкнуло. Я чуть не опрокинулся навзничь.
Взглянул на руку - два круглых волдыря быстро вспухали, белели на
предплечье, а вокруг краснота.
- Ни фига себе! - пробормотал я.
А Соня молча повернулась и пошла к корпусу, не оглядываясь.
Я вылез из воды, сел на край бассейна и, ошалелый, принялся дуть на
волдыри.
Жгло ужасно.
И ведь это она сделала, негодяйка, я понял!
Тут мне стало жутко. Если это обычный одаренный переросток, то что ж за
дарования сидят сейчас молчком в остальных комнатах!
Купаться мне сразу расхотелось, обедать - тоже. Я посмотрел на купол,
на столб лифта, уходящий кверху, к низким облакам, поднялся и побрел в
свою комнату.
В комнате мне стало совсем нехорошо. Не то чтобы рука болела, хотя и
это было тоже, но просто тяжело на душе.
Я лег на кровать, не переодеваясь, прямо в мокрых плавках (благо
постель была застелена покрывалом), и стал думать. Руку жгло огнем, я даже
всплакнул от боли. Но думать продолжал и в слезах.
Да тут и думать было нечего, все и так ясно: я ПО ОШИБКЕ попал в школу
для совершенно необыкновенно одаренных детей. Именно по ошибке, по
недоразумению. Дроздов настойчиво допытывался в Москве, нет ли у меня
какого-либо особого дарования. И, видимо, я "ввел его в заблуждение" (как
любит говорить Ольга Максимовна): он решил, что во мне что-то есть. А во
мне ничего нет, ну ничегошеньки, и рано или поздно это обнаружится, мне на
позор, а другим дарованиям на потеху.
Может быть, Дроздов решил, что я прирожденный гипнотизер? Я перебрал в
уме все мыслимые ситуации, когда эта способность у меня могла проявиться.
Ну, положим, когда я долго глядел на маму исподтишка, она переставала
вздыхать, поднимала голову и печально мне улыбалась. Но это не
доказательство. Еще, допустим, на уроках, когда я зажимал ладонями уши и
смотрел на Ольгу Максимовну в упор, она меня к доске не вызывала. Но, с
другой стороны, не помешало же это мне вчера получить двойку. Подумать
только, это было еще вчера!