"Валерий Алексеев. Белая карта" - читать интересную книгу автора

слова. Он в жизни ни перед кем не извинялся, в этом Лелька была уверена.
И потом, "сударыня"... Скорее уж "барышня" или "мадемуазель".
А то еще "Гортензия". Да, да, представьте себе: Гортензия. Именно так
называет ее Куропаткин где и когда ему заблагорассудится, хоть на уроке,
хоть в учительской.
Дошло до того, что учителя, якобы оговариваясь, тоже стали ее так
называть. И Лелька терпела, а что ей оставалось делать?.. "Сударыня. Ваша
доброта общеизвестна..." Но если не Куропаткин - кто же тогда?
И тут Лелька не на шутку перепугалась. Она почувствовала себя под
пристальным вниманием неведомых сил - возможно, даже иностранного
происхождения (а иначе откуда эта мелованная бумага, эти шпионские трюки с
исчезающим текстом, этот явственный зарубежный акцент? "Убедительно просим
быть вымыты..." Так не напишет даже Лемехов (на что уж он глух к языку), и
этим силам известно не только о Лелькиной доброте, но и о ее пристрастии к
земляничному мылу, да мало ли еще о чем. Сама-то Лелька как объект для них
не находка, но через нее ОНИ могут получить доступ к секретным работам
учеников вечерней школы... "Вот так живешь, живешь..." - пугливо подумала
Лелька. Она поднялась, обхватила руками плечи (что-то зябко стало) и подошла
к раскрытому окну.
Прямо под ее окном во всем своем великолепии раскинулся пивной завод,
единственное крупное предприятие города. Объект, безусловно, был не
секретный, притом допотопный: он помещался в старинных монастырских
постройках и окружен был пахучими лужами, обширные пространства которых
белели даже сейчас, в темноте. "Постойте, постойте, - без всякой связи с
открывшейся панорамой подумала вдруг Лелька. - Там что-то было сказано о
кривизне земной поверхности... или я путаю?" Тут словно занавеска
раздернулась перед ее глазами, и Лелька, как впервые, увидела зияющее
звездное небо и фонари на покосившихся столбах.
Голова у Лельки закружилась, ноги перестали держать, и она медленно
села на пол, чтобы не выпасть в окно.
Только сейчас она начала понимать то, что нам с вами было ясно с самого
начала...
Но не ст?ит за это ее осуждать.
Тем более что последующие ее поступки оказались чрезвычайно разумны.
Посидев минут десять спиной к холодной батарее, Лелька дернула плечом
("Ну и что? Очень даже может быть. Рано или поздно это должно было
случиться, не так ли? Вот и случилось. Почему именно со мной? А почему,
собственно, не со мной?"), поднялась, подошла к столу, положила между
ладонями "белую карту" и тихо, но твердо сказала:
- Нельзя ли восстановить первоначальный текст?
Сердце у нее, конечно, екнуло, когда, раскрыв ладони, она увидела на
"белой карте" аккуратно написанные зеленым слова: "Безмерно счастливы, что
Вы согласились споспешествовать нашему скромному начинанию и поздравляем
себя с этой невыразимой удачей. Но, в интересах дела, не могли бы Вы,
сударыня, предварительно вымыть руки без мыла и, желательно, холодной водой?
Сожалеем о том, что доставили Вам столько хлопот, но нам очень досаждают
помехи".
- Чистоплюи, - сказала Лелька недовольно и тут же прикусила язык.
Она с ужасом вспомнила, что в момент первого чтения карты была,
извините, в одних трусиках, до пояса намазанная мазью от псориаза.