"Анатолий Георгиевич Алексин. Письма и телеграммы " - читать интересную книгу автора

- P. S. Не знаю, чем кончился ваш разговор в парткоме, но убеждена, что
в истории с этим Ястребковым вы (как ни странно!) правы: на лжи, на обмане
никого и ничему научить невозможно. И ты, оказывается (о сюрприз!),
понимаешь это, когда речь идет о делах общественных?!
У нас среди санаторных врачей тоже есть любители рекордов. Только
"весовых". Гонятся за тем, чтобы каждый отдыхающий прибавил побольше
килограммов. Потом складывают все эти "индивидуальные поправки" и
где-нибудь на совещании потрясают уже целыми тоннами: "В таком-то
санатории за истекший квартал прибавлено три тонны живого веса!" Высшая
медицинская математика! А то, что от всех этих килограммов у людей одышка
начинается, - это уж не так важно. Боюсь, как бы и у вашей стройки не
началась "одышка" от показных рекордов.
И еще одно... Меня, откровенно товоря, уже не очень волнует твое
здоровье (просто махнула рукой!), но все же я поражаюсь, как можно
отказываться от истинно целебного крымского солнца и верить каким-то
знахарским средствам, каким-то травам! Даже если их прописывает сам
парторг.
Можно ли пользоваться травами без консультаций врача?
Не вообрази только, что я забочусь о тебе! Нет, я просто поражаюсь
твоему бескультурью! И как такие темные люди могут работать в редакции да
еще поучать других?!


Письмо шестое

Дорогая моя Маринка! Твои сообщения о летчике очень напоминают мне наши
ежедневные газетные шапки: "До окончания работы осталось всего десять
дней!", "До пуска объекта - всего неделя! Все внимание - ударному
объекту!.." Впрочем, прости меня за глупое сравнение.
Ты пишешь мне зло и раздраженно. Но вот удивительно:
когда я читал вчера твое письмо со всеми этими "совершенно безразлично"
и "я махнула рукой", мне вдруг ясно вспомнились другие письма... Я подошел
к своему, еще до сих пор не распакованному чемодану и достал их. Мамины
письма...
Мама часто бывала в командировках, а я оставался дома один И вот что
она писала мне издалека: "Я ничуть не сомневаюсь, что ты там без меня уже
нахватал целую кучу двоек!. А когда ты ложишься спать, конечно, забываешь
выключить газ... Я уже махнула рукой на твое будущее, но меня все же
поражает, как можно целыми днями сидеть в темной ванной комнате над
какими-то мокрыми фотопленками, когда на свете есть Гончаров, и Тургенев,
и Диккенс.
Мама прекрасно знала, что я никогда не получал двоек.
И что если бы я хоть однажды забыл выключить газ, у нее бы уже не было
сына. Но она так писала... А я читал и сердился. И только потом, когда
мамы не стало, я перечитал и понял все ее письма: в них были любовь и
тревога...
Как и в твоих! Могу ли я на тебя сердиться?
Могу ли сердиться, если и сам люблю тебя еще сильнее, чем прежде! Пойми
это... У меня только меньше оснований для тревог: у вас там солнце, и
море, и гроздья винограда на подоконнике. Но, может быть, один твой летчик