"Анатолий Георгиевич Алексин. "Бабочка" " - читать интересную книгу автора

увидел лихо танцующего молодого человека во фраке и с "бабочкой". Никто,
кроме него, во фраке на бал не пришел. "Заявка на особое положение..." -
вспомнил Валерий слова Гуськова. Молодой человек вдруг оставил девушку, с
которой кружился по залу, подбежал к другой, стал на одно колено, а обе
руки приложил к сердцу, приглашая ее на вальс. Быть может, это была шутка,
но в ту минуту она решила все. "Вот видите - так и порхает, так и
порхает!" - шепнула на ухо Валерию Сусанна. Ему было приятно, что она ищет
у него защиты и что он может ее защитить. Твердо, словно убеждая самого
себя, он сказал: "Все ясно! Больше можно не проверять!" И еще в ушах у
него звучали слова Гуськова: "Творческий домысел - это закон жанра!"
Сейчас, вспомнив эти слова, Валерий тихо и неуверенно сказал:
- Мы имеем право на преувеличение и заострение...
- Преувеличение! Заострение! Да ты ведь не роман сочиняешь, не повесть,
а о живых людях пишешь! О живых!..
Сам оказался "бабочкой" - легковерной и легкокрылой...
А твоя передовая статья о внимании к человеку? Чего она теперь стоит?!
Я-то, старый идеалист, раскудахтался: "Воинствующий гуманизм! Поэзия любви
к людям!.." Ты видел только что эту женщину?
Да, Валерий видел мать Владимира Старкова, она дождалась его. Трудно
было ей не поверить. В глазах у нее стояло такое горе, что в них не было,
просто не могло остаться места для хитрости. И все-таки...
- Да поймите: дело вовсе не в Старкове! - Валерий продолжал отбиваться
словами и мыслями Гуськова. - Дело в десятках тысяч читателей, которые
воспитываются на этих фактах. Дело в проблеме!..
- Что ты говоришь, Валерий? Разве можно?.. Разве можно воспитать
кого-нибудь... неправдой?
Это сказала мама. Мама, не умевшая писать заметки в стенгазету и
лишенная, по ее собственным словам, всяких способностей к "политическому
мышлению и обобщениям".
Часа два назад она собиралась заняться стиркой, у нее все еще были
засучены рукава, и от этого она казалась особенно решительной и
непримиримой.
Никодим Сергеич скинул пиджак, казалось, для того, чтобы легче было
идти в атаку.
- Проблема!.. Разве есть на свете такая проблема, ради которой можно
было бы опорочить одного - хотя бы только одного! - честного человека?!
Валерий с детства верил этим людям. И он ждал, что они подскажут ему
выход из положения.
- Ты говорил, что комитет комсомола института будет обсуждать твой
фельетон, - сказал Никодим Сергеич. - И вот я считаю, что к этому дню...
Он протянул Валерию самопишущую ручку.
На миг Валерий представил себе, что будет, если он сам напишет
опровержение. Нет, он, конечно, не понесет его ответственному секретарю, а
отдаст Кеше Соколову, только ему. К счастью, Кеша как раз секретарь
комсомольского бюро.
А Гуськов? О, именно Гуськов заявит на летучке, что Валерий споткнулся
при первом же самостоятельном шаге, что он не оправдал надежд, подвел
газету.
- Я еще потом... кое-что проверю, - тихо проговорил Валерий. И все же
он взял перо, протянутое ему Никодимом Сергеичем.