"Анатолий Георгиевич Алексин. "Подумаешь, птицы!.." " - читать интересную книгу автора

благодарность...
Однажды летом отца стали душить частые приступы астмы.
- Я увезу тебя к самым лучшим врачам: к реке, к свежему воздуху... И
они тебя вылечат! - сказала мама. - Мы заберемся в глушь и будем жить там
как робинзоны!
Втроем они ехали на поезде, потом на грузовике, потом шли пешком - и
забрались туда, где воздух был сухим, а природа именно такой, какую долгие
годы прописывали отцу доктора, приговаривая: "Но все это, конечно,
недостижимый идеал. Поэтому обратимся-ка лучше к таблеткам и каплям!."
Доктора, к сожалению, не были знакомы с мамой и не знали, что она умела
делать "достижимым" все, что нужно было отцу и Кольке.
Дома по вечерам мамино возвращение с работы мигом преображало все:
утолялся голод, комната становилась уютной и чистой... И если мама
задерживалась, Колька и отец чувствовали себя какими-то удивительно
неустроенными, словно сидели на вокзале в ожидании поезда, который
опаздывал и неизвестно когда должен был прийти.
То было дома, в городской квартире... А тут, на берегу реки, мама вдруг
проявила такие способности, каких даже Колька с отцом от нее не ожидали.
Отец по утрам планировал предстоящий день отдыха, а мама смеялась:
"Эх ты, мой проектировщик! Теоретик мой неисправимый!.." - и разжигала
печку в домике лесника или даже костер прямо в лесу - варила суп,
картошку, кипятила молока. И все это казалось Кольке самой аппетитной едой
на свете.
Отец загорел, посвежел, забыл про свои лекарства. "Теперь мы с вами -
три богатыря!" - говорила мама. А сама вдруг однажды вечером легла-на бок,
побледнела и, увидев испуганное Колькино лицо, заулыбалась как-то
неестественно, через силу. Колька внезапно почувствовал, что выражение
"земля уходит из-под ног", которое он иногда слышал от взрослых, - это не
выдумка, не фантазия, не преувеличение: ноги его подкашивались от
волнения, и он не ощущал под собой твердого дощатого пола, на котором
стоял еще минуту назад.
Пожилой лесник, отец и Колька на брезентовой плащпалатке несли маму в
деревню, что была в пяти километрах:
к домику лесника нельзя было подъехать даже на телеге.
Мама все время держала Кольку за руку (не отца, не лесника, а только
его, Колька навсегда запомнил это!). Она то и дело, быть может почти
бессознательно, повторяла: "Ничего... Не волнуйтесь, пожалуйста. Не
волнуйтесь..." Она, страдая, находила для них, трех мужчин, слова
успокоения.
И только изредка спрашивала: "Еще долго? Еще далеко?.."
А они все трое молчали.
В лесу быстро темнело. Идти было трудно. И все то, что еще утром, еще
днем казалось таким прекрасным, таким поэтически заманчивым - непроходимые
заросли, глухое переплетение ветвей, - все это сейчас было враждебно и
ненавистно Кольке. "Еще долго? Еще далеко?.." - спрашивала мама.
Из деревни они позвонили в больницу, что была за двадцать пять
километров, в райцентре. "Скорая помощь" добиралась целую вечность, хотя
по часам выходило, что ехала она всего минут сорок.
Молодой человек в белом халате, очень строгий и неразговорчивый, даже
не поздоровавшись, стал сразу осматривать маму. А потом коротко сообщил: