"Анатолий Алексин. Добрый гений " - читать интересную книгу автора

только Валерий: Лидусю влюбленный Калошин не собирался отчитывать. А ей
женская гордость не позволила явиться без приглашения.
Вступительным словом Калошин проложил курс обсуждению. Он заявил, что
вся жизнь коллектива должна "крутиться" не в том направлении, в каком
крутятся старые пластинки, "три из которых на вечере проиграли". В гневе
восьмиклассник Сева бывал неожиданно афористичен.
- Нам проиграли пластинки, а мы проиграли зрительный зал, - образно
сформулировал он. - Люди устремили взоры назад, а не вперед!
Кажется, больше всего на свете Сева боялся "упадничества". Сдавалось,
что в раннем детстве его уронили, - и он, упав, упадничества больше не
допускал. Оптимистичность была не второй, а первой и единственной натурой
Калошина. Он жизнерадостно, с непреклонностью шагающего экскаватора
передвигался; жизнерадостно, хотя и не всегда правильно, отвечал у доски;
жизнерадостно сообщал о событиях в мире, даже если речь шла о сражениях,
уносящих человеческие жизни, о крушениях поездов и прогрессивных режимов,
террористических актах и землетрясениях.
- Нам некогда плакать! - провозглашал Сева.
Ему вообще было некогда... Однако на заседании учкома Калошин не
торопился.
- Странно, что не "Взвейтесь кострами, синие ночи!" услышали мы из уст
пионера Валерия Беспалова, - сказал он, - а слезливые романсы далекого
прошлого... Хотя нам некогда плакать!
Далее Сева указал на спекулятивность подобного репертуара, на
эксплуатацию им чувств и нервов. "Репертуар-эксплуататор" был осужден и
другими членами ученического комитета, которые все учились у Севы оптимизму
и неумению плакать.
Лидуся, конечно, заранее прорепетировала с Валерием возле рояля (там
репетировать было привычней) ответы на те вопросы, которые могли задавать
учкомовцы во главе с Калошиным. Но Валерий ошеломленно промолчал.
Он был в том же ошеломлении и когда добирался, утратив ориентацию, до
угла улицы. Лидуся ждала его на противоположной стороне.
- Осторожно, Валерий!
Лидусин голос перекрыл все звуки улицы... Мой сын отпрянул в сторону.
Но прицеп заворачивавшего грузовика все же задел его, ткнул в плечо.
Валерий, будто ища что-то на мостовой, медленно сделал несколько шагов и
упал.
Лидуся ринулась к нему через улицу... Она осторожно приподняла Валерия:
- Я с тобой! Не волнуйся... Сейчас мы поедем в больницу!
Ошарашенно-испуганные учкомовцы оказались за ее спиною, на тротуаре.
- Он хотел покончить с собой? - произнес кто-то из них. Лидусин
взгляд остановился на Калошине, лицо которого
в тот момент для плаката не подходило.
- Это ты покончил с собой, - сказала Лидуся. - Запомни: ты, а не он!


Крик, на который я как заведующая воспитательным учреждением не имела
права, огласил детсад ровно в пять вечера. Детали, сопутствующие душевным
потрясениям или даже молча присутствующие при них, вторгаются в память
навечно. Я услышала по радио "Московское время - семнадцать часов!" - и
тут же раздался звонок.