"Анатолий Алексин. Здоровые и больные " - читать интересную книгу автора

Либерализм погубит меня.
Нину Артемьевну было запрещено навещать... Этот порядок, который
назывался у нас "комендантским часом", ее устраивал. Она стеснялась своего
больничного вида, считала его невыигрышным.
"Какая ты у меня стеснительная!" - басил Коля, подавая матери то, что
нужно было ей подавать.
Женская судьба была для Нины Артемьевны главной судьбой. И потому более
всего ее беспокоили не внутренние разрушения, нанесенные аварией, а внешние:
бледность, круги под глазами.
Сперва она и меня стеснялась... Ее не вполне устраивало, что я
пристально вглядывался не в ее лицо, а в ее организм.
- Больные для Владимира Егоровича не имеют пола, - объяснила Маша.
- Совсем? - попросила уточнить Нина Артемьевна.
- Абсолютно!
И она перестала стесняться.
- Все будет так же, как было! - утешал я Нину Артемьевну. - Ни
глубоких шрамов, ни поврежденных конечностей...
Хромать она не могла!
Несмотря на детскую неприспособленность к жизни, Нина Артемьевна болела
по-женски: терпеливо, не припадая ухом к своему организму. Какие бы боли она
ни испытывала, лицо ее не искажалось мучением: она не позволяла своей
внешности искажаться.
Но я - то не смел эксплуатировать ее терпеливость.
Дефицитные лекарства и болеутоляющие средства сестра Алевтина выдавала
по разрешению главврача.
- Нельзя утолять боль... по разрешению, - не вытерпев, сказал я ему.
- Я готов, Владимир Егорович, утолять все боли мира. Но где взять для
этого медикаменты? Значит, надо помогать тем, у кого сильнее болит.
- Тем, у кого болит сильнее, а не тем, кто сильнее в жизни!
Стройуправление, к примеру, не должно управлять медициной...
Он снял свои массивные, ультрасовременные очки:
- Чувствую, что мы выходим на рубеж главного разговора. Что еще?
- Больница, Семен Павлович, это храм спасения, а не сфера
обслуживания... своих интересов.
- Ого, афоризм! - Он захлопал слишком бравурно, словно был на
спектакле. - Теперь я вижу, что мы подошли не к рубежу разговора, а к более
серьезному рубежу. Я бы даже сказал, к водоразделу.
Он предлагал мне высказаться.
- Не могу допустить, чтобы вы, Семен Павлович, отсюда, из этого
кабинета, определяли потребности больных, которых я оперирую.
- Каждое явление, Владимир Егорович, существует, как вы знаете, во
времени и пространстве. Почему-то раньше вы не приходили ко мне с такими
демаршами. Вас подвигла на это женская красота? А может, вы хотите, чтобы
мальчик, прописавшийся у вас в кабинете, был не "сыном полка", а вашим
собственным сыном? На словах вы за равенство страждущих, а на деле...
- Не хочу говорить банальностей, Семен Павлович, но больные для меня
не имеют пола. Да и вообще... это запрещенный прием.
- В ответ на еще более запрещенный! Я имею в виду прозвучавшие здесь
обобщения... Их надо осмыслить.
Он вернул очки на обычное место, давая понять, что осмыслять собирается