"Анатолий Алексин. Обгон (Короткая повесть)" - читать интересную книгу автора

велосипеда... Голосование остальных членов жюри меня не интересовало.
Когда "главная" надевала тезке картонную корону, наша традиционная
победительница так скромно склонила голову, будто стеснялась выпавшей на ее
долю чести. "И тут претворяется!" - сделала я очередной гневный вывод.
"Главная" загодя приказала всем - и девочкам тоже - аплодировать
будущей Мисс так, как если бы каждую из нас признали самой красивой. "Но
разве кто-нибудь, кроме моей мамы, болеет за другого, как за себя?" - не
вслух, разумеется, возразила я. Однако захлопала, не только следуя
полученному распоряжению, но и чтобы никто не заподозрил, что я своей тезке
завидую. Зависть вообще полезно скрывать, как ни одно другое, всеми
осуждаемое, но и почти всеми испытываемое, качество. Спрятать его от мамы
мне, конечно, не удалось...
Когда я вернулась домой, платье мое, старательно ею отглаженное,
выглядело для маминого зоркого взгляда траурным. Как и выражение моей
физиономии...
- Не вопринимай чужой успех как большое личное горе! - Мама не единожды
так уверенно внушала мне эту мудрость, будто цитировала ее. Но безуспешно...
"Пусть бы тезку объявили самой начитанной из нас! - допускала я
компромисс. Поскольку видела, как она любит книжки. - Пусть бы ее назвали
самой музыкальной! Так как она играла на скрипке... Но самой красивой?!" -
Так, перемещаясь из столовой в спальню, а оттуда - на кухню, полубредила
я. - Имя от меня отняла, Лиона у меня отобрала...
Имя мое, действительно, на две буквы укоротилось. Но Лионом я и до того
не владела.
Отобрать же то, чего нет, невозможно. Да и рано мне было кем-то
владеть...
"Не родись красивой, а родись счастливой!"? Но ведь можно родиться и
красивой и счастливой одновременно, как моя тезка... А можно, как я, - и
некрасивой и несчастливой..." Так я продолжала себя истязать. Пока не
уткнулась в зеркало...
Придирчиво исследовав себя, я все же пришла к окончательному выводу о
вопиющей необъективности жюри. Метание перешло в возмущение, в непримиримый
протест.
Обуревамая всем этим, я улеглась в постель. И вдруг увидела, как мама,
наоборот, свою постель покинула - и достала из аптечки те лекарства, которые
принимала в самых исключительных случаях.
Она переживала не столько поражения дочери, сколько м о ю реакцию на
них.
В ту ночь я приняла твердое решение быть бездетной: что если мне
достанется такая, как я?
Нет уж, хватит с меня поражений!
Школьниками в те времена становились не в шестилетнем, а в семилетнем
возрасте. Мне уже пошел восьмой год, а тезка была на полгода меня моложе.
"Могла бы уважать старших!" - хотелось одернуть ее.
... С тех пор позади остались не месяцы, а восемнадцать с лишнем лет.
На таком возрастном расстоянии я, повторюсь, наверное, несколько
переиначиваю, овзрасляю фразы и рассуждения детсадовской поры. Но факты и
смысл происходившего остаются прежними. Стараюсь воспроизвести,
детализировать дорогу к бедствию своему такой, какой та дорога была.
Прощаясь со всеми, переходившими в ранг школьников, "главная