"Анатолий Алексин. Вторая очень страшная история " - читать интересную книгу автора

явитесь, доставим силой! Но это только усугубит. И вообще будет позор!
- Нет, нет, мы приедем, - засуетился я, не собираясь менять свою славу,
к которой я уже привык, на позор, к которому, наверно, привыкнуть нельзя.
Он говорил не "приедете", а "явитесь", не "привезем", а "доставим", не
"сделанное", а "содеянное". О, как суть этих слов, еще недавно любимых мною,
круто изменилась, когда стала относиться ко мне самому!
Внезапно голос антимоновского следователя показался мне отдаленно
знакомым. Чтобы он не оборвался, а продолжал звучать в трубке, я сказал:
- Но все-таки... родители будут очень обеспокоены...
- В зале суда они обеспокоятся куда больше. Так что пусть привыкают.
Еще раз предупреждаю: никто, кроме вас, непосредственно обвиняемых, ничего
знать не должен. Если ход следствия будет нарушен, возникнет дополнительный
пункт обвинения!
"Преступление", "следствие", "обвинение". Да, эти близкие мне понятия я
захотел вдруг от себя отдалить!
И все же его голос казался мне не то что хорошо знакомым или как бы
родным... а просто похожим. На чей?!
- Мы вечером... вернемся домой? - пробормотал я так, будто уже
находился на скамье подсудимых перед глазами судей и заседателей, которые
называются "народными", потому что судят от имени всего народа. Хотя с
народом они не советуются...
- Вы вернетесь домой, оставив нам подписку о невыезде.
- Откуда? Со станции Антимоновка?
- Не разводи антимонию! - Он захихикал, довольный своей шуткой. - Не
прикидывайся дурачком. - Он, выходит, считал меня умным. - Подписку о
невыезде из города, в котором вы проживаете... пока.
Перед словом "пока" он сделал паузу, похожую на непреодолимую пропасть.
Это был единственный знак препинания, который он позволил себе. А вместо
слова "живете" сказал "проживаете". Как детектив, я улавливал все эти
профессиональные особенности.
- Спасибо, - зачем-то пролепетал я.
- Спасибо нам говорят пострадавшие, а не обвиняемые.
Обвиняемыми были мы. А кто - пострадавшим?
- Это... ошибка, - набрался смелости возразить я.
В ответ он, говоря литературным языком, раскатисто расхохотался. И смех
его прогрохотал как гром над судьбами членов нашего литкружка.
- Что? Какая ошибка?! - заметалась по канцелярии Мура. И на всякий
случай прикрыла дверь директорского кабинета.
- Он... то есть следователь... вызывает меня по поводу одного дела. Но
мне оно кажется... ошибкой.
Я скрыл суть разговора, но в то же время ничего не наврал. "Это
искусство: не врать и одновременно не говорить правду!" - поучал меня,
помню, брат Костя. В этом случае я оказался учеником-отличником, хотя во
всех остальных случаях им не был.
- Следователь хочет с тобой посоветоваться! - ликующе предположила
Мура. - Наша юриспруденция, таким образом, признала твой детективный талант!
Она распахнула дверь директорского кабинета:
- Вы слышите: с Аликом Деткиным советуются профессиональные
следователи! Я знала вундеркиндов-пианистов, вундеркиндов-скрипачей,
вундеркиндов-математиков... Но следователь-вундеркинд? Этого еще не было.