"Любовь Алферова. Пещера отражений (Фантастический рассказ)" - читать интересную книгу автора

еще одна участница большого дела - немолодая уже женщина, лет сорока, в
брезентовой штормовке, штанах и сапогах, специалистка по фольклору. Как
раз в тот страшный час, когда лопата Севы зазвенела на пятиметровой
глубине, тычась в скальную породу, фольклористка закончила сбор сказаний
на селе, вернулась в лагерь и с возмущением заявила, что слышала только
несусветные враки местных фантазеров. Дед Веденей, вертевшийся рядом,
хихикал льстиво и удовлетворенно. А Сева холодел в своей яме: над его
головой чередовались полосы песков и суглинков, но желанного культурного
слоя, несущего следы древнего строительства, не было и в помине.
Экспедиция, собиравшаяся проработать в Подгорье все лето, снялась на
следующее утро. Ученые торопились в Крым, на раскопки греческих колоний
времен прославленного историка Геродота.
А историка Авдотьева ожидало пожизненное бесславие, насмешки и хула
коллег. Путь в аспирантуру, о которой он только и мечтал, терпя
ничтожность нынешней должности, теперь был для него закрыт надолго, если
не навсегда.
Истерзанный ужасом поражения, еле преодолев стыд, Сева пришел
все-таки проститься с экспедицией. Отнеслись к нему снисходительно,
шутливо, что было хуже всякой брани. Женщина, сведущая в фольклоре,
заметила ободряюще:
- А рефератик написан складно, хоть и вне научных представлений. Вам
бы не историей, а беллетристикой заняться.
Авдотьев ответил мученической улыбкой. Он чувствовал себя заживо
погребенным, и время потекло для него бездеятельно, медленно, вязко, как
оползающая смола, в которую он влип бессильным насекомым.
А лето катилось под уклон. Шли последние августовские дни. Ранняя
позолота уже обметала ветви берез, покраснели осины. В палисадниках
пестрыми звездами распылались пышноголовые георгины. Картофельная и
свекольная ботва в огородах источала горьковатые запахи, нежно пахло
спелыми яблоками в садах. Днем стояла ясная погода, но на заре с реки
дымными слоями волоклись прохладные туманы, а ночами сверкали в небе над
Подгорьем звездные дожди. Мелькание этих мелких метеоритов было тут
явлением обычным. Звездопадом любовались, загадывали желания, о которых
тут же забывали, укладываясь спать. Все шло своим чередом.
В доме Настасьи Гавриловны появилась новая постоялица, выпускница
медицинского института Вера Седмицина. Авдотьев принял известие
равнодушно, но на девушку, когда та вышла к завтраку, посмотрел
придирчиво, с любопытством. Глянул - и успокоился. Соседка была совсем
девчонкой на вид, и внешность ее показалась весьма неказистой Авдотьеву,
чтившему женскую красоту и когда-то избалованному вниманием самых
привлекательных однокурсниц. Беглого взгляда на Веру хватило, чтобы
понять: с ней возможны лишь беспорочные товарищеские отношения либо
вежливое безразличие, а в худшем случае - вялая вражда. До сердечных бурь
дело не дойдет. Не в его вкусе невзрачные девочки подросткового сложения.
У Седмициной к тому же пол-лица закрывали очки с большими стеклами,
оползавшие на кончик прямого, тонкого, птичьего носа. Чтобы удерживать их
в нужном положении, Вере приходилось чуть запрокидывать голову, и это
придавало ей потешный облик забияки. Не понравился Авдотьеву и упрямо
сжатый рот. К одежде Седмицина относилась явно без внимания, к прическе
тоже, слегка охаживая гребешком гриву золотистых, густых, упругих волос.