"Татьяна Алферова. Рефлексия" - читать интересную книгу автора

сорока, без видимой причины. Дед причину, вроде бы, имел, но в те времена
тотальной коллективизации и раскулачивания подобные причины были в деревне у
каждого второго, а о прадеде за давностью лет не могли сказать ничего
определенного, кроме того, что повесился в амбаре, имея на руках двух
малолетних сыновей и жену на сносях. По достижении определенного возраста
все мужчины семьи вешались, выбирая один из самых мучительных способов
самоубийства. Когда пастух женился, молодая жена, зная о дурной
наследственности мужа (в деревне не скроешь ничего), принялась таскать его
по попам и бабкам-знахаркам, чтобы заговорить, беду отвести. Только не
помогло, а может, наоборот спровоцировало. Затосковал пастух. Стало его
тянуть в амбар, без дела. Дальше хуже, сидит, бывает, на крылечке вечером
после работы, а как будто кто в спину толкает - иди в амбар, иди, дело
сделать надо. И чувствует, что уж хочется ему с собой это худое дело
сделать, иногда так сильно, хоть вешайся, да об том и речь - вешайся. Пару
раз отгонял морок работой, дрова принимался колоть, или другое что по
хозяйству. Но как-то по осени поставил самогон варить, да присел к окну. А
дом у него - последний на улице, дальше дорога и лес, нет домов. Сидит,
смотрит, как дорога перед лесом поворачивает, и такая тоска его берет, мочи
нет, чувствует, если сейчас не пойдет и не повесится, так с ума сойдет.
Хотел жену кликнуть, она за домом кур кормила, и на это сил не хватило, чуть
не бегом побежал в амбар. А там веревка лежит, словно припасена кем заранее.
Он веревку приладил к стропилам, козлы притащил с улицы, залез уж, немного
осталось, и петлю навязал, да слышит жена кричит, истошно так:
- Ой батюшки, что делается! Иди быстрей, Николай, у тебя пар идет
из-под крышки!
- Это же у меня весь самогон так улетит, - испугался пастух, петлю
бросил и побежал в дом. Бестолковая баба напутала, все шло как надо, но в
дому пастух опомнился, сообразил, что чуть себя жизни не лишил. Колени у
него подогнулись, только и успел на лавку к тому же окну сесть. Смотрит на
дорогу, как до этого смотрел, а из-за поворота, что перед лесом, выходят
пятеро мужчин, неместных, причем некоторые из них так чудно одеты, в
долгополые зауженные пиджаки, в картузы высокие, а один и вовсе в круглой
шляпе. Сапоги у них тоже странные, с узкими носами и мягкими голенищами.
Одежка вся черная, даже шейные платки. Сразу пастух понял, что к нему идут,
страшно сделалось и муторно, а от окна не отойти, словно кто держит.
Подошли мужики, точно, к нему, к открытому окну. Старший - это пастух
решил, что старший, так-то они все одного возраста и на лицо похожи, вроде
на батьку не смахивают, но батьку-то он только по фотографии помнит;
старший, потому что другие его слушают, - оперся локтем о подоконник, а окна
у пастуха в доме высокие, простому человеку до подбородка, если с улицы
мерять, и так лоб в лоб и говорит:
- У нас не положено, начавши дело на середине бросать! - и глядит
сердито.
Пастуху совсем худо стало: "Надо срочно в амбар возвращаться" - думает,
а тут жена опять как закричит:
- Николай, да ты видел ли, что у тебя делается! - И ногами затопала,
загремела ковшом.
Тут марь-то и сошла с него. Кинулся к самогону, а как вернулся, мужиков
уж нет, дорога пустая, и с души немного отлегло. После первачка выпил,
совсем отпустило. И с тех пор уж больше не тянуло в амбар, как отрезало.