"Юрий Алкин. Когда мы были детьми" - читать интересную книгу автора

скучающего мальчонку лет шести.
- Не из наших краев, видать. Говор-то неместный.
Он посмотрел вверх и тоскливо прибавил:
- А я шляпу дома забыл.
- Ты лучше поменьше язык чеши с этим нездешним, - свистнул под ухом
мясника чей-то голос. - Нехорошие он вещи говорит. Опасные. Честных христиан
с паршивым еретиком ровняет.
Мясник опасливо глянул вправо, уперся взглядом в человека с ног до
головы одетого в черное и немедленно, словно делаясь меньше ростом, виновато
забормотал:
- Да я ничего... Не знаю я его... Только и спросил-то... А ровнять
никого ни с кем не ровнял. Высокородный сказал - с него и спрос. А я только
вчера святой деве жертвовал. Первый раз его вижу. Не знаю я его...
- Вот и не знай, - тихо раздалось в ответ. - Всякое ведь бывает.
- Не знаю, не знаю... - увел голову в плечи мясник.
- Ну вот, опять, - укоризненно сказал человеку в плаще его спутник. -
Вечные приключения. Мы же сюда пришли с какой-то целью.
- Цель всегда одна, - вполголоса проговорил человек в плаще, задумчиво
глядя на столб. - Только бесполезно все это, дон Диего. Бесполезно, глупо и
что самое главное, уже полчаса как скучно.
Приземистый дон Диего, выглядевший лет на двадцать старше своего
собеседника укоризненно покачал головой.
- Бесполезность определяется лишь вашим отношением к делу. Главное...
Что именно он считал главным, так и осталось неясно - толпа
заволновалась. "Идут! Идут!" - возбужденно зашелестело вокруг на все голоса.
И точно: разрезая людское море, под звуки траурного церковного гимна, на
площадь медленно входила процессия. Впереди медленно перебирая ногами,
вышагивали мощные кони "родственников инквизиции". Сидящие на них всадники
зорко вглядывались в лица людей, очевидно, пытаясь разглядеть малейшие
признаки недовольства или сострадания. Торжественно под напором легкого
ветра колыхалась тяжелая черная материя штандартов. "Пока-айся...
Пока-а-айся, грешник..." - уныло тянули монахи. А между ними, опустив голову
и спотыкаясь на каждом шагу, медленно брел осужденный. Черти покрывавшие его
санбенито скалились в толпу, искривляясь вместе со складками одежды в такт
шагам. Традиционная зеленая свеча в руке и толстая веревка на шее дополняли
привычный образ.
- Ослаб, еретик, ослаб... - сказал кто-то неподалеку от дона Диего. - А
ты не греши.
- Папа, а еретик плохой, да? - громко спросил сын крестьянина.
- Плохой, плохой, - испуганно и торопливо заговорил тот, озираясь по
сторонам и прижимая вихрастую голову мальчишки к свому бедру. - Хуже не
бывает. Я тебе дома сколько раз говорил, что еретики - враги веры истинной.
Хуже разбойников. Вчера еще, помнишь? Каждый день ведь дома говорим...
Человек в плаще обернулся и с некоторым интересом посмотрел на
крестьянина. Под спокойным взглядом серых глаз тот совсем разнервничался и
уже почти шепотом повторил:
- Дома говорим... Каждый день, сеньор. Каждый божий день.
- Вижу, - ответил сероглазый, поворачиваясь в сторону процессии.
- Бесполезно, дон Диего, бесполезно, - сказал он минут двадцать спустя,
когда осужденный уже сидел на грубой деревянной скамье позора возле